— Изволил лишь крендельками угоститься.
— Бедный мальчик, совсем исхудает, а коли жирка не будет — зимой опять болеть начнет.
До меня с некоторой задержкой дошел смысл сказанных слов: у Дарена есть ребенок. Это причинило мне даже больше боли, чем случайно увиденная сцена в кафе, которая немного поблекла в памяти из-за последних ярких впечатлений. Ребенок словно делал Дарена в разы ближе к другой женщине. Это выбивало почву из-под ног, заставляло мою душу раскалываться на кусочки.
— Еля, ты чего бледная такая? Опять поплохело? Ты, случаем, не нагуляла себе проблем-то? — раздался голос кухарки над ухом, от чего я вздрогнула.
— Что? — растерянно посмотрела на женщину.
— Да когда ж ей гулять-то? Из кухни почти не выходит, — вступилась за мою честь Маришка. — Может, с животом плохо? Оно всяко бывает. Помню, я с братом слив зеленых наелась, да так потом мучилась, как есть, думала, помру!
— Так у нас тут и слив зеленых взяться неоткуда!
— Ну это я для пример. Еля-то, может, чем другим потравилась.
— Ох, ну и глупые вы у меня девки! Иди уж приляг, до ужина время есть.
— Я лучше выйду, подышу.
— Ну иди-иди. Только долго не загуливай.
Я быстро преодолела уже знакомый коридор и оказалась на хозяйственном дворе. Светившее солнце казалось мне насмешкой, а летающие высоко в небе ласточки вызывали раздражение. Почему я не вижу сон про Дюймовочку? Почему эти ласточки летают там в вышине, занимаясь своими делами, вместо того, чтобы отвезти меня в далекую южную страну к прекрасному принцу, который никогда меня не предаст и не причинит боли? Чувство несправедливости и обиды сдавливало грудь. Я быстро миновала двор, почти пробежала мимо скотного двора, располагавшегося подальше от имения, чтобы шум и запахи не мешали хозяевам, и оказалась в бескрайнем поле, где колосилась еще зеленая тяжелая рожь, а между колосьев росли васильки и ромашки. Отчего все вокруг словно издевалось надо мной своей красотою? Я устало опустилась на колени и заплакала, мне было горько оттого, что мир так красив, а человеческая душа столь уродлива и лжива. Мне вдруг стало жаль и этот василек, и ромашку, которых никто не оценит, не поймет их простой и искренней красоты, их воли к жизни и любви к солнцу. Я чувствовала себя таким же луговым цветком, который любил и доверял своему солнцу, но однажды его просто скосили ни за что, бросили как ненужный сорняк, растоптав нежные лепестки. Почему? За что? Что я сделала тебе, Дарен?