Шесть часов. Шесть коротких часов до того, как «Маяковская», их
дом, их крепость, их последний оплот, погрузится в первозданную,
холодную и враждебную тьму. А во тьме приходят те, кто ее любит –
слепые, вечно голодные мутанты из глубин, безжалостные рейдеры с
поверхности, и самое страшное – всепоглощающее отчаяние.
Предчувствие беды, которое скреблось в душе Седого все последние
дни, словно крыса в стене, обрело плоть, имя и леденящую душу
реальность. Имя это было – Холодная Тьма. И она уже не просто
стояла на пороге их общего дома. Она вошла внутрь.
Седой молча кивнул Ирине Петровне, встречая ее тяжелый взгляд.
Этим кивком он без слов давал понять, что он здесь, рядом, и готов
к любому ее приказу, к любому повороту событий. Он был смотрителем
этой станции. Ее негласным защитником. И даже если «Маяковской»
суждено было угаснуть или пасть в бою, он сделает свою работу до
самого конца.
Где-то на платформе снова отчаянно, надрывно заплакал ребенок.
Этот одинокий плач в наступившей мертвой тишине, нарушаемой лишь
потрескиванием остывающего металла генератора, звучал как
похоронный колокол по станции «Маяковская».
Глава 2: Голос из Динамиков
Мертвая тишина, сменившая привычный гул геотермального
преобразователя, давила на уши, высасывала остатки самообладания.
Казалось, сама станция затаила дыхание перед неотвратимым. Детский
плач, пронзительный и тонкий, метался под высокими сводами
«Маяковской», отражаясь от мозаик Дейнеки, на которых беззаботные
советские люди все так же летели на самолетах и шагали на
демонстрациях под вечно синим, мирным небом. Седой поежился – этот
контраст между прошлым великолепием и нынешней безысходностью
всегда бил по нервам.
«Спокойно!» – голос Ирины Петровны, усиленный стареньким ручным
мегафоном, который один из охранников, молодой парень по кличке
Сиплый, сунул ей в руки, ударил по натянутым нервам, заставив
многих вздрогнуть. Батарейки в мегафоне явно садились – голос
звучал с хрипотцой и помехами, но даже так в нем чувствовалась
несгибаемая воля. «Граждане «Маяковской»! Слушать меня! Я знаю, что
произошло. Я знаю, что вам страшно. Но паника – наш главный враг
сейчас!»
Седой видел, как ее фигура, освещаемая несколькими фонарями
охраны и его собственным, двинулась к центру платформы, где обычно
проходили немногочисленные «собрания» общины. Люди, как мотыльки на
огонь, тянулись к ней, их лица в неровном свете фонарей были
бледными масками страха и растерянности. Шепотки, всхлипы,
испуганные вопросы – все это сливалось в тревожный гул.