в цветстарогоасфальта, сумерки
сгущались, хотя до вечера ещё оставалось время. Часы на приборке
показывали 16:40.
Романмолчал, уткнувшись в телефон, но его пальцы
дрожали, а нос он чесал так, будтореальнохотел стереть его с лица. Никак на заднем
сиденье сидел настороженно, уши торчком, глаза блестели. Я
чувствовал его напряжение — оно было таким же тяжёлым, как моё
собственное. Метка на ладони зудела, словно под кожей копошился
раскалённый уголёк.
Грунтовая лента дорогикончилась у ржавых ворот завода. Перед нами
раскинулась площадка — пустырь, усыпанный битым кирпичом и щебнем,
окружённый серыми коробками заброшенных цехов. Стёкла в
окнахбылидавно выбитыи
чёрные провалы зияли глазницамимертвеца.
На дальнем краю стояли три чёрных внедорожника и два микроавтобуса,
все тёмных
цветов, с тонированными
стёклами. Двигатели тихо урчали.
—
Приехали, — сказал я, заглушая мотор.
Браткивнул, но не двинулся, будто приклеился к
сиденью. Я открыл дверь, и Никак тут же рванул наружу, как будто
его подбросила пружина. Он выпрыгнул на землю, шерсть встала дыбом,
и он зарычал — низко, почти утробно,напоминая тембромдалёкий гром. Его глаза метались по площадке, а
хвост хлестал, словно кнут.
— Никак,
назад! — рявкнул я, наклоняясь к нему.
Но пёс не
слушался. Он закружил вокруг меня, то прижимаясь к ногам, то
отскакивая, будто хотел сказать: «Я тут нужен».Мне удалосьухватилпсаза
ошейник, но он вывернулся, рыча, и закружил вокруг,словночуял беду. Метка заныла сильнее, и я понял — он
не даст мнесебяспрятать.
— Да чтоб
тебя, — пробормотал, выпрямляясь. Пот стекал по спине, рубашка
липла к телу.Романнаконец выбрался из машины,
захлопнул дверь и замер, оглядываясь. Его лицо было белым, как мел,
а пальцы теребили молнию куртки.
На
площадке, шагах в двадцати, стояли двое. Я узнал их сразу —
подвозил как-товечером,не так
давно. Тогда ониболталивсю дорогу,и их разговоры, как ивзгляды,до сих
пор сиделизанозойу меня в памяти. Первый — высокий,
крепкий, бритый наголо, с длинным шрамом, который тянулся от виска
к подбородку, будто кто-то пытался разрезать его лицо пополам. На
нём был тёмный костюм, дорогой, сшитый на заказ, и белая
рубашка,срасстёгнутойверхнейпуговицей.
Второй — пониже, кряжистый, с широкими плечами и
сломанными ушами, которые выдавали борца. Его пиджак, тоже не из
дешёвых, топорщился на груди, а галстук был завязан небрежно,
словно он надел его в спешке. Они стояли