«Зачем я им это рассказываю? —
подумал Маан, — Это же глупо. Бог мой, как это все глупо…»
— Я до сих пор помню ее комнату. Даже
не комнату, а комнатушку, ведь в девятнадцать социальный класс
очень невелик. Там стояла кровать, маленький шкафчик и стол со
стулом, больше ничего. И стены в отвратительных потеках. Трудно
было представить, что там может жить человек, а она жила, и не один
год. Странно, правда, ее лица я почти не помню, а каждую мелочь в
комнате — как на фото вижу. Хотя, наверное, уже и комнаты этой
давно нет, и жилого блока…
Маан обвел присутствующих взглядом.
Его не интересовало, о чем они сейчас думают, ему просто нужна была
пауза. Совсем небольшая, чтобы унять беспокойно забившееся
сердце.
У каждой истории должен быть
конец.
— Я почувствовал сразу же. Чужеродное
присутствие, которое мы привыкли называть запахом. Пробирающее по
всему телу. Знакомое до отвращения. Запах самой Гнили, который ни с
чем и никогда не спутаешь. Почувствовал его, еще до того, как
открыл дверь. Это было похоже на «тройку», но значения это уже не
имело.
— Хороша проверка – «тройка» в жилом
блоке! – Хольд покачал головой.
— Попав внутрь, я увидел девушку, и
ужас в ее глазах. Нет, не так. Она была вся заполнена ужасом, когда
увидела меня, но лишь в глазах он кипел, бурлил… Она тоже все
моментально поняла, конечно. Они всегда сразу понимают, когда видят
инспектора Контроля. Больше в комнате никого не было, да и трудно
там было поместиться еще кому-то. Каморка, да и только…
Ему не хватало воздуха. Грудь сперло
оковами всплывших воспоминаний, настолько ярких, будто произошедших
вчера.
— Кажется, долго, очень долго я стоял
и смотрел на нее, испытывая отвращение, как и при виде всякого
Гнильца, отвращение, схожее с ослепляющей ненавистью, или их единый
сплав. Но было и еще что-то. Жалость. Ей было всего девятнадцать,
но жизнь была уже закончена. Все то, что последует после, даже с
трудом не назовешь жизнью. Ребята Мунна не церемонятся с Гнильцами
сейчас, да и раньше об этом не думали.
— И ты… — начал было Геалах тихо, но
Маан не дал ему закончить.
— Я выстрелил. Просто достал
пистолет, поднял и нажал на спусковой крючок. У меня дрожала рука,
и мне пришлось выстрелить еще три раза, прежде чем она перестала
шевелиться. Она уже не была человеком, только отвратительным
слепком с него, я лишь подарил ей милосердие — как я думал. Девушке
и без того пришлось слишком долго мучиться в этой жизни, чтобы я
обрекал остатки ее тела и разума на новые страдания.