Голосу Месчината по своей
мелодичности было далеко до Тай-йина, но в нем была некая
внутренняя красота, точно словами он сплетал витиеватый, лишенный
симметрии, узор, от созерцания которого было тяжело оторваться.
Даже шумный Геалах, явно готовившийся
отпустить очередную остроту, вдруг примолк.
— Он убивал Гнильцов, ведь это его
работа. Убивал их много. Так много, что сам давно потерял счет. В
его действиях не было ненависти, просто они оказались частью чужой
жизни, а его долг был эту часть истреблять. Его прекрасный нюх и
твердая рука служили безотказно, он чувствовал себя лимфоцитом,
который борется против заразы, уничтожая ее по крохам. И находил в
этом удовольствие.
Месчината говорил мягко, его голос
убаюкивал, что очень контрастировало с его мертвым лицом, которое,
казалось холодным и твердым на ощупь.
Рассеянно слушая его, Маан думал,
каким образом этот человек мог оказаться на службе Контроля — и в
его, Маана, отделе.
— Социальный класс его был не очень
высок. Ниже, чем у любого из нас. Поэтому ему приходилось работать
по двенадцать часов в день, чтобы хватало на рагу из водорослей и
белковый кисель. Но когда бы он ни пришел домой, его встречала та,
которую он любил. Она улыбалась ему, и он был готов безропотно
жрать водоросли до конца своих дней.
Маан понял, что будет дальше, хоть
никогда и не слышал этого рассказа. И от неприятной догадки под
языком распространился противный привкус с запахом железа и
джина.
— Почувствовал он не сразу. Сперва
ему казалось, что все это морок. Каждый день на работе ему
приходилось видеть разные вещи. Просто подумал, что его нюх
дезориентирован. Так иногда бывает с каждым из нас. Любой инспектор
рано или поздно начинает сомневаться, что из ощущаемого им реально,
а что – нет. Момент сомнения. Да. Ему стал мерещиться запах. Запах
Гнили. Не на службе, где тот давно стал привычен, а дома.
Все притихли. У каждого в глазах
заиграли темные искры. Именно такое снится по ночам в кошмарах
каждому инспектору. Говоря на подобные темы, служащие Контроля
суеверно сплевывают через плечо, пока никто не видит.
— Стоило только шагнуть за порог, ему
казалось, что вновь чувствует его. Запах был очень слаб, на грани.
Не каждый инспектор бы ощутил его, но мой приятель всегда привык
полагаться на свои чувства. Ему стало страшно. Если раньше он с
нетерпением ждал того момента, когда окажется дома, теперь это
начало его пугать. Сослуживцы стали замечать, что он постоянно
напряжен. Но то было не напряжение, а страх. Инспектор, считавший
себя лимфоцитом в борьбе со скверной, не боявшийся даже тогда,
когда смерть заглядывала в лицо — познал ужас. Может, впервые в
жизни.