Меня вывели из хижины. Ночь
была в самом разгаре. Небо было усыпано мириадами незнакомых мне
звезд, ярких и холодных. Деревня была погружена в тревожную тишину,
нарушаемую лишь далеким, ритмичным боем барабанов, который
становился все громче по мере того, как мы приближались к
центральной поляне.
И вот я увидел это. Огромный,
просто гигантский костер в центре поляны, языки пламени которого
взметались высоко в темное небо, освещая все вокруг призрачным,
пляшущим светом. Вокруг костра плотным кольцом стояли КЗаррКх – все
племя, от мала до велика. Их лица, искаженные отблесками огня,
казались еще более дикими и чужими. Многие из них были разрисованы
какими-то белыми и красными узорами, в руках они держали копья,
дубины или просто факелы. Барабаны били все яростнее, и к их бою
присоединились низкие, гортанные песнопения, от которых у меня
волосы вставали дыбом. "Архивариус" тут же начал переводить эти
песнопения, и от их смысла мне стало совсем дурно:
[Перевод песнопения: "О,
Великий Шипящий Змей, Хозяин Нижнего Огня! Прими нашу жертву, утоли
свой голод! Даруй нам силу, даруй нам удачу! Кровь чужака – твоя
пища! Душа чужака – твоя игрушка!"]
«Ну вот, приехали, – с тоской
подумал я. – Кажется, моя «полезность» для племени будет
заключаться исключительно в качестве ритуального блюда. И никакие
фокусы с водой меня уже не спасут».
Меня подвели к самому костру,
так близко, что я чувствовал его обжигающий жар. Воины
расступились, и я увидел Вождя Красный Коготь и Жреца Шипящий Язык.
Они стояли у специально сооруженного алтаря из большого плоского
камня, на котором виднелись темные, застарелые пятна. Рядом с
алтарем лежали ритуальные ножи из обсидиана, блестевшие в свете
костра.
Мое сердце упало. Все было
слишком очевидно. Я лихорадочно пытался придумать, что делать, что
сказать. Может, снова воззвать к духам? Может, предложить им
цилиндр Предтеч? Но успею ли я? И поверят ли они мне сейчас, когда
все племя жаждет крови?
Жрец Шипящий Язык поднял руки,
призывая к тишине. Барабаны и песнопения стихли. Наступила мертвая,
звенящая тишина, в которой было слышно только, как трещит огонь и
как тяжело дышу я сам.
Жрец начал свою речь, его
голос был громким, почти визгливым, и каждое слово отдавалось у
меня в голове тревожным эхом перевода от "Архивариуса":