— С французами? — удивился я. — Почему?
— А Бог его знает, боярин! Я ж тёмный человек, почти не
грамотный. Только болтают, что у них там революция случилась — царя
своего сбросили. А теперь и до нас добраться хотят, чтоб и наши
бояре того… без голов остались.
Я внимательно вслушивался в рассказ Митьки, пытаясь составить в
голове картину. Ход истории здесь явно сильно отличался от того,
что я знал из учебников.
— Вы, стало быть, в Уваровку направляетесь? — переспросил
Митька, заметив, что я задумался. — Дорогу-то я знаю, провожу, тут
можете быть уверены.
Я кивнул, осматривая поваленное дерево. Ситуация с разбойниками
могла закончиться куда хуже, но теперь у меня появился неожиданный
проводник. И, похоже, источник бесценной информации об этом чудном
мире, в который меня занесла судьба.
— Ладно, Митька, рули к Уваровке, поговорить и в дороге можно. А
там, глядишь, и до Уваровки моей доберёмся.
Митя со знанием дела обошел телегу, поправил завязки на упряжке
лошади. Оглядевшись, я указал на брошенные вилы и дубинки
душегубов. Митька кивнул и принялся укладывать их в телегу — в
хозяйстве пригодятся. Уложив так, чтоб не мешали в дороге, и мы
тронулись в путь.
По дороге я продолжил расспрашивать Митьку:
— А вот откуда ж ты всё про это знаешь-то, скажи мне на милость?
Как-то для крепостного, да ещё и такого молодого, слишком
познавательно ты говоришь. Буковки складываешь, про стражу
размышляешь…
Митька шмыгнул носом и, видя, что я настроен благодушно,
осторожно продолжил.
— Так, батюшка Николай из Спасского научил, — сказал он,
поглядывая на меня исподлобья, будто опасаясь, что я вот-вот
переменюсь в лице и прикажу высечь его за одну только грамотность.
— Он в соседнюю деревню каждую осень приезжает, и на неделю или две
остаётся. В избе у старосты садится, книги разные с крестами на
обложке достаёт.
Парнишка вдруг слегка оживился, тень улыбки мелькнула на его
губах.
— А мы, пацаны, с гороховой лепёшкой к нему и слетались, как
комары на огонь. Ну, он даже не священник был, а так, дичок, как он
говорил, но буквы знал.
— Дьячок, — машинально поправил я, пытаясь представить эту
картину: деревенские мальчишки, сгрудившиеся вокруг
церковнослужителя, который учит их читать в обмен на гороховые
лепёшки.
— Ага, дьячок, — закивал Митька. — Говорил: «Читайте, свет в
голове зажжётся». А мы смеялись — какой такой свет, если он у
Фомы-то не зажёгся? Он и читать умел и считал в уме, а в сенях
всегда об угол бился в темноте.