Запах ударил в нос раньше, чем я разглядел, что там было в
горшках. Дымчатый аромат тушёной репы, смешанный с луком и
какими-то незнакомыми травами. Дух ржаного хлеба, ещё тёплого, с
хрустящей корочкой. Сладковатый пар от печёной свёклы, который
заставил слюнки потечь непроизвольно. А ещё что-то мясное —
наверное, солонина или сало, томлённое в русской печи до золотистой
корочки.
— Боярин, мы тут ужин принесли. Милости просим! — застенчиво
улыбнулась дородная женщина окрасившись в легкий румянец.
Она ловко расставляла глиняные миски на грубом столе, который
мужики сколотили из остатков досок.
— Харчи-то простые, не барские, но от души, — добавила она, не
поднимая глаз.
Мужики уже закончили работы и толпились вокруг, переминаясь с
ноги на ногу. Видать, ждали приглашения от меня. Усталость читалась
в их позах — опущенные плечи, медленные движения, но в глазах была
какая-то особая теплота. Они смотрели на накрытый стол с тихим
удовлетворением людей, которые знают цену честному труду и простой
еде.
Я потянулся к ближайшему пеньку, чтобы присесть, но дружный
ропот мужиков меня остановил:
— Куда же вы, Егор Андреевич? Главу стола покидать негоже!
Меня чуть ли не силком усадили на пенёк из берёзы, обёрнутый
вышитым рушником. Рушник был явно праздничный — с красными петухами
и зелёными листьями, вышитыми какой-то хозяюшкой. Сиденье оказалось
твёрже судьбы того Егора-дебошира, в теле которого я сейчас был, но
что-то в этой простой церемонии тронуло до глубины души.
Ужин разливали в глиняные миски и деревянные чашки с затёртыми
краями. Густая похлебка в мисках поблёскивала жиром с кусочков мяса
и сала, с плавающими кружочками морковки и довершением этого
шедевра кулинарии был чёрный ржаной хлеб, поломаный на куски. Запах
поднимался паром, щекотал ноздри, заставлял желудок урчать от
предвкушения.
Первый глоток обжёг язык, но буквально через секунду пустил по
жилам тепло, как после глотка доброго коньяка. Похлёбка была гуще,
чем казалась — насыщенная, с устойчивым мясным привкусом и лесными
травами. Хлеб — грубый, но с особым ароматом ржи и дрожжей, который
не спутаешь ни с чем.
Ели молча, лишь изредка переглядываясь. Деревянные ложки мерно
постукивали о глиняные края мисок. Где-то вдалеке мычала корова, а
из леса доносилось уханье филина. Простые звуки простой жизни, но в
них была какая-то первозданная гармония, которой так не хватало в
городской суете в прошлой жизни.