Вместе с Прокопом мы начали плести новую ограду. На удивление,
получалось очень быстро — каждый прут был на своём месте,
переплетение плотное и крепкое. Прокоп то и дело одобрительно
кряхтел:
— Ай да, Митяй! Руки-то у тебя золотые, не то что у нынешней
молодёжи.
В доме же Фёдор с топором наперевес начал чинить мебель. Стол
там шатался, как пьяный мужик в Масленицу, да лавка всё время
скрипела противно, как телега на ухабах. Каждый раз, когда кто-то
садился, раздавался такой скрежет, что зубы сводило.
— Эх, мебель-то совсем никудышная, — бормотал Фёдор,
переворачивая стол вверх ножками и осматривая его со всех сторон. —
Но ничего, управимся!
Про печь не забыли — это дело важное, без неё зимой пропадём.
Прокоп, когда увидел, что у меня хорошо получается с забором,
оставил меня его доделывать, а сам, ворча на свою старость, занялся
печкой. Выгреб золу — её там скопилось видимо-невидимо, где-то
нашёл метлу на длинной палке. Трубу прочистил тщательно, выбив
оттуда целые залежи сажи.
Женщины все ворчали хором, как курицы:
— Мы только убираться начали, а ты тут затеял! Теперь всё в
саже!
Но ворчали без злости — понимали, что дело нужное. Прокоп тем
временем, глиной замазал в печи трещины, чтобы и жар держала как
следует, и чтобы через щели дым не убегал, да в избе не собирался.
Работал аккуратно, со знанием дела — видно было, что не первый раз
печи чинит.
Я метался между всеми, как заяц на пожаре — то Степану помочь,
доску поровнее выбрать. То за лозой опять с Прокопом ходили в
подлесок — материала требовалось много, а выбирать надо было
тщательно, чтоб потом не переделывать и чтоб Прокоп лишний раз не
ворчал.
А в доме бабы развернулись, как на ярмарке в торговый день!
Аксинья, хоть и мелкая, но закатила рукава по локти и полы мыла,
орудуя ветошью так, будто с нечистью сражалась. Вода в лохани
быстро становилась чёрной от грязи, но девка не сдавалась — меняла
воду и скребла дальше.
— Господи, — причитала она, — да как же тут жили-то? Грязи
столько, что хоть лопатой греби!
— Да никто тут два десятка лет и не жил вовсе, — ответил ей
Прокоп.
Пелагея с Марфой — те перестирали всё, что нашли в доме: рубахи
барские да те, что были в избе до того, как мы приехали. Те хоть и
были драные, но всё равно годились после стирки. Простыни, что были
похоже больше на паруса рыбацкого судна — дырявые и серые от
времени, — тоже пошли в дело.