— Ну как же, вы ж барин, — отозвалась она, и её щёки тоже
порозовели, словно спелые яблочки. — А я — простая крестьянка.
Отвернулась, пошла к избе Ильи. А я только головой покачал и
буркнул уже тише:
— Так и ты, Машка, ж не крестьянка, чертовка такая,
купеческая.
И ведь как будто знает, что я на неё пялюсь, как дурак! Идёт
себе неспешно, время от времени поправляя платок на голове, а я
стою и любуюсь, как кот на сметану. Вот ведьма, ей-богу,
ведьма!
— Митяй! — гаркнул я, чтобы отвлечься от мыслей о девушке.
Парень выскочил, как чёрт из табакерки, буквально через пару
секунд — запыхавшийся, весь в поту, с молотком в руке. Будто за
углом прямо стоял и ждал команды.
— Да, барин! — выпалил он, чуть не уронив инструмент себе на
ногу.
— Квас с утра остался? — спросил я. День обещал быть жарким.
— Да, на пару крынок будет! — отрапортовал он, сияя от гордости
за свою предусмотрительность.
— Отлично! На стол под яблоню организуй, и смотри, чтоб мухи не
налетели. А то они тут, я гляжу, особенно назойливые.
Митяй умчался, подпрыгивая от радости, а я решил пройтись по
Уваровке. А то что я за барин такой — дальше трёх изб от своего
дома за всё время не отходил? Надо посмотреть, что к чему, понять
масштаб хозяйства.
Деревня встретила меня разрухой. Дети, игравшие во дворе, при
моём появлении притихли и сбились в кучку, как воробьи перед
дождём. Бабы, развешивавшие бельё, замирали с мокрыми рубахами в
руках и провожали меня взглядами, полными любопытства и опаски.
А деревня… вот она, живая, хоть и хилая. Некоторый избы
покосились от времени, заборы кое-где подпирались палками, огороды
заросли сорняками. Но чувствовалась в ней жизнь — настоящая,
неподдельная. Где-то мычала корова, требуя доения, где-то стучал
топор, где-то скрипел колодезный журавль. И всё это создавало
какую-то особую симфонию деревенского быта, к которой я ещё только
привыкал.
Так и пошёл по тропке, что виднелась между домами, оглядывая
округу. Ноги сами несли меня вперёд, а глаза жадно впитывали каждую
деталь этого нового для меня мира. Да, Уваровка была в плачевном
состоянии — это, конечно, факт. Четырнадцать изб, включая мою, да
ещё плюсом три покосившихся, и то одну из которых мы в таунхаус
превратили, а одна на материал пошла.
Остальные же дома стояли неказистые — бревна, почерневшие от
времени, крыши соломенные, местами прохудившиеся, заборы
покосившиеся, как трава на ветру. Но видно было, что крестьяне
старались держать хозяйство в порядке: где-то доски подновляли,
где-то глиной щели замазывали, где-то новую солому подкладывали на
крыши.