— Выход через подвал, — прошептал он тогда женщине. — Беги и не
оглядывайся.
Друзья поняли без слов. Трое против системы — самоубийственный
шанс. Теперь Виктор лежал с простреленной головой в гостиной, Леха
истёк кровью на кухне.
"Предатель!" — кричали по рации бывшие коллеги.
Данила сплюнул кровь. Впервые за годы службы он поступил
правильно. Впервые не был цепным псом. Умирать оказалось не так
страшно, как жить с тем, что он делал.
Сознание угасало. Он улыбнулся, представляя, как мать и сын
пересекают границу. Дима должен был выжить и сопроводить их. А он
справится, Данила был в этом уверен как никогда. Потому что все
основные силы сейчас были тут, и думая что мать с ребёнком
находится здесь.
Сознание Данилы мерцало, как догорающая свеча. Перед глазами
стояло лицо мальчика — того самого, которого он спас. Странное
спокойствие окутывало его, несмотря на агонию в теле.
*Хоть раз в жизни... правильно...*
Губы Колыгина тронула слабая улыбка. Впервые за долгие годы он
чувствовал себя чистым. Кровь, боль, предательство — всё
становилось неважным. Он умирал человеком, а не машиной для
убийства.
Звуки штурма стихали, превращаясь в далёкий шум прибоя. Свет
угасал, мир сжимался до точки.
*Странно... не страшно совсем...*
Последняя мысль была почти безмятежной. Тело содрогнулось, глаза
остекленели, глядя в потолок. Сознание Данилы растворилось в
пустоте, унося с собой тяжесть прожитых лет и единственный светлый
поступок, ставший искуплением.
В доме наступила тишина. Штурм закончился. Система победила, но
душа Данилы Колыгина наконец обрела свободу.
***
Тепло. Темнота. Всеобъемлющая безопасность. Сейчас я плаваю в
жидкости, не понимая, где я и что происходит. Мое сознание размыто,
мысли едва формируются.
Ритмичный стук заполняет его мир — бум-бум, бум-бум. Я не знаю,
что это за звук, но похоже на удары... сердца. Иногда доносятся
приглушённые голоса, словно через толщу воды. Женский голос кажется
самым близким, самым родным.
Когда мать поёт, вибрации окутывают меня. Когда она волнуется,
жидкость вокруг меня словно электризуется. И сжимается, когда
снаружи громкие звуки. Я поворачиваюсь и ищу удобное положение.
Время не существует. Есть только ощущения. Безмятежность.
Тьма сменилась ослепительным светом. Я почувствовал невыносимое
сжатие, словно меня выталкивали из единственного известного ему
дома. Боль пронзила всё его существо — мучительный переход из
одного мира в другой.