Нартов замер на пороге, как гончая,
которая взяла след. Он не глазел по сторонам, а буквально
вбуравился взглядом в детали, на которые другой и внимания бы не
обратил.
— Ваше благородие, — крикнул он,
пытаясь переорать грохот, и ткнул пальцем в сторону плавильни. — А
фурмы-то чего так высоко в горн завели? Ежели дутье пониже пустить,
жар ровнее пойдет, и чугун меньше угорать будет.
Я чуть на ровном месте не
навернулся. Вопрос — не в бровь, а в глаз. Я сам до этого решения
доходил своим горбом, через пробы и ошибки, угробив не один пуд
металла, а этот парень с лету смекнул, в чем дело.
— Чтобы шихта раньше времени не
спекалась, — ответил я, стараясь говорить спокойнее. — Пробовали
ниже — плавка колом встает.
— А что, ежели в два ряда их
пустить? Нижние чисто для жара, а верхние — для продувки? — не
унимался он.
Я остановился и вгляделся в него. В
его глазах не было ни капли лести или желания выпендриться. Только
чистое, неподдельное инженерное любопытство. Он не спрашивал, он
вслух прикидывал варианты.
В мехцехе, где тарахтели мои
примитивные токарные и сверлильные станки от водяного колеса,
история повторилась. Я ему показываю, как мы цапфы обтачиваем, а
он, нахмурившись, подходит к приводному ремню.
— Ремень-то кожаный, от сырости его
ведет, — пробормотал он себе под нос. — Оттого и обороты гуляют, и
точности никакой. А вот если его просмолить как следует, да с
изнанки деревянных плашек набить, зацеп-то куда крепче будет.
Да этот парень просто самородок!
Человек с мозгами, которые работают системно. Он видел всю цепочку
целиком — от того, как дует печка, до того, как крутится станок. Он
глотал информацию, и на каждый мой ответ у него в голове рождалась
куча новых, еще более толковых вопросов. К концу нашей «прогулки» у
меня уже не было никаких сомнений. Судьба подкинула мне
джокера.
Вечером я завел его к себе в
кабинет. Рабочая атмосфера тут же сменилась на какую-то
напряженно-торжественную. Я молча подошел к стене, нажал на
неприметный выступ в панели, и кусок стены отъехал в сторону,
открывая тайник (недавно сделал, захотелось похвастаться перед
мастером). Оттуда я вытащил тяжеленный дубовый ларец, окованный
железом, и водрузил его на стол.
— Андрей, — я посмотрел на Нартова.
— То, что в этом ларце, — тайна государственной важности.
Величайшей. Знать о ней будем только мы вдвоем. Дай слово, что все,
что ты сегодня увидишь, с тобой и умрет.