Но самым геморройным делом оказалась
система подрыва. Нужен был точный таймер, который бы обеспечил два
взрыва с задержкой в полторы секунды. Без всякой электроники
решение могло быть только одно — пиротехника. Я заперся в
лаборатории и, напрягая память, принялся воссоздавать бикфордов
шнур (благо от возни с фейерверками остались материалы). Мы плели
тугие жгуты из лучшей пеньки, часами вываривали их в
концентрированном растворе селитры, а потом плотно обматывали
несколькими слоями просмоленной ткани. Работа была кропотливая, но
в итоге я получил то, что хотел — шнур, горевший с более-менее
предсказуемой скоростью.
На его основе я и собрал весь запал.
Основной шнур, рассчитанный на несколько секунд, должен был
сработать уже после выстрела из мортиры. От него шло короткое
ответвление к вышибному заряду. Это была слабенькая порция обычного
дымного пороха. Его задача была не разорвать прочную дубовую бочку,
а силой, как поршнем, выплюнуть из нее липкую смесь. Мы провели
несколько пробных подрывов пустых бочек, подбирая нужный вес
заряда, пока не добились мощного, направленного выброса. Основной
шнур должен был гореть еще полторы секунды после первого хлопка.
Его длину мы вымеряли с точностью до миллиметра, угробив на это
несколько драгоценных, уже заправленных бочек, которые просто
сгорели без второго взрыва. На конце шнура был второй, инициирующий
заряд. Он состоял из смеси моего бездымного пороха, который давал
высокую температуру, и мелких железных опилок. Эта смесь при
поджоге давала ослепительный, горячий сноп искр — как раз то, что
нужно, чтобы поджечь распыленное в воздухе топливо.
Если с «Дыханием Дьявола» я еще
кое-как справлялся, то проект «Щука», моя механическая торпеда,
заставлял меня просто рвать на себе волосы. Идея внешнего привода
была единственной реальной, но ее реализация упиралась в проклятые
материалы. Корпус мы сколотили из прочных дубовых клепок, как
бочку, только сигарообразной формы, хорошенько просмолили швы, а
снаружи обили тонкими медными листами и отполировали до блеска,
чтобы лучше скользила. Внутри, занимая почти все место, крутился
огромный деревянный барабан на оси.
Но все мои усилия разбивались о
главную проблему — трос. Для нормальной работы торпеды нужен был
тонкий и чертовски прочный стальной трос, который бы выдержал
бешеное натяжение. Производство приличной стали в Игнатовском все
еще было в зачаточном состоянии. Я мог делать небольшие партии для
клинков или пружин, но вытянуть из них сотни метров проволоки было
из области фантастики. Пришлось снова выкручиваться. Я приказал
взять лучший морской пеньковый канат. Затем на специально
сколоченном станке (вот уж где Нартов показал класс, устыдив меня —
я вспомнил свой первый станок в этом мире) мои мастера начали
вплетать в него по всей длине несколько жил тонкой медной
проволоки. Медь, которую я уже научился получать в приличной
чистоте, конечно, не сталь, но она была прочной на разрыв и не
давала канату растягиваться. Так и родился этот уродливый гибрид,
примитивный композитный материал.