Пилоты летели снова и снова.
Каждый полёт, как последний. На земле же строители возводили
саркофаг, шахтёры рыли тоннель под станцией, а солдаты
дезактивировали заражённую территорию. Никто не спрашивал «зачем» —
все просто делали своё дело.
Солнце вставало над опустевшей
Припятью, золотило пустые окна и дымящиеся руины четвёртого
энергоблока. Чернобыльская катастрофа разорвала привычный мир
напополам — показала хрупкость цивилизации и силу духа простых
людей.
Их имена запомнит история. Их
подвиг останется навсегда — в каждом рассвете над мёртвой Припятью,
в каждом взгляде тех, кто выжил благодаря им…
Сидел я в казарме, уставившись
в потолок. Краска там облупилась рваными пятнами — будто архипелаг
разбитых мечтаний. Дни тянулись вязко, как сгущёнка из солдатского
пайка. В голове крутились одни и те же мысли — мои письма остались
без ответа, а катастрофа уже случилась. Но кому было дело до
курсанта третьего курса? Пять процентов… Всего каких-то пять
чертовых процентов, что кто-то обратит внимание на письма. Я это
знал, когда писал, но молчать не мог. Совесть — неудобная штука,
как кирзач на размер меньше.
— Семёнов, чего ты кислый как
уксус? — Колька Овечкин рухнул на соседнюю койку, пружины застонали
под его весом. Богатырь широченный, а внутри — мальчишка. С первого
курса дружим, но завидует мне всегда, хотя и не
признаётся.
— Думаю, — буркнул я, не
отрывая взгляда от потолка.
— О чём думаешь-то? — Пашка
Рогозин подтянул стул, аккуратно разложил на столе учебники. Педант
до мозга костей — у него даже носки в тумбочке по цветам
разложены.
— О том, что мир куда жестче,
чем кажется. А мы тут, как мальчишки, в солдатиков
играем.
Лёха Форсунков с глухим
чавканьем ковырял тушёнку ложкой прямо из банки.
— Сенька, ты лучше бы думал
про завтрашние занятия по управлению огнём. Маслов всех обещал
через мясорубку прогнать.
Маслов был офицер старой
закалки. У него глаза ледяные, беспощадные — всё видят, ничего не
прощают. У него даже отличники потели, как в бане после наряда. Так
что, утром выстроились мы на плацу. Май выдался тёплым, но ветер
пробирал до костей. Маслов скользнул по нам взглядом — будто
выбирал, кого сегодня на заклание.
— Товарищи курсанты! — голос
его резал воздух. — Сегодня корректировка огня по наблюдению
разрывов. Кто не поймёт — будет зубрить теорию до посинения! И
первым — Овечкин! — рявкнул капитан. — К доске!