— Сеня… я ведь
дурак.
— С чего это вдруг?
— Завидовал тебе. Думал, тебе
всё просто даётся, а мне — ни черта. А теперь вижу — ты просто
пашешь больше. И помогаешь мне, хотя я не всегда был тебе
товарищем.
— Мы тут все учимся, Колька, —
я затягиваюсь и выпускаю дым в форточку. — Кто-то схватывает с
лёта, кто-то — с пятого раза. Но если не подставлять плечо друг
другу — какие мы тогда советские люди?
— Ты у нас голова, Сеня, —
Колька смотрит на меня исподлобья. — Я это давно понял, только
гордость мешала сказать.
— Слушайте… — Пашка тоже
отрывается от книжки. — А ведь мы тут не только военному делу
учимся. Учимся быть людьми. Настоящими…
Лёха же как всегда, жует
бутерброд и фыркает.
— Лучше бы вы думали, как
завтра баллистику сдавать… А не одно и тоже размусоливали по сто
раз, — подмечает он с нравоучительным видом.
Но я уже не слушаю все это...
Смотрю в окно, а за стеклом майский вечер догорает над плацем и
казармами. Где-то там, за горизонтом, живёт страна, которой мы
присягнули служить. Страна большая и упрямая — не услышала моего
письма-предупреждения… Но это не повод опускать руки. Жизнь —
вообще штука упрямая. Можно рвать жилы, грызть гранит, а всё равно
получишь не то, чего ждал. Помогаешь товарищу решить задачу —
молодец, но остановить беду одним энтузиазмом не выйдет. Только это
не повод превращаться в черствого циника.
Я докурил, стряхнул пепел и
прищурился — где-то в этот миг вдалеке гудел тепловоз. Что ж…
Завтра — новый день, новые задачи и новые возможности что-то
изменить. Пусть даже если шанс — всего пять процентов, но это ведь
тоже шанс. И если не мы, то кто?
— Пошли, мужики, — бросил я
коротко. — Нам рано вставать.
И мы поправив ремни, поднялись
с мест. В коридоре пахло табаком и солдатским мылом. Впереди нас
ждала служба — учёба, тревоги, наряды по кухне и стрельбы на
полигоне. Здесь учили не только военному делу — здесь учились жить
по-настоящему. А это, пожалуй, самая трудная наука из
всех.
Июнь
Афган
Пыль висела в воздухе, как
мука, просеянная сквозь сито июньского зноя. БТР-80 подпрыгивал на
афганских ухабах, будто пытался сбросить с себя броню и людей — и
каждый удар отдавался в позвоночнике.
Кирилл Козлов прикурил
сигарету от тлеющего окурка и щурился от едкого дыма. Уже какой год
в этой каменной преисподней научил его экономить табак —
неизвестно, когда снова попадётся пачка. Ефрейторские лычки на его
погонах были почти издёвкой — здесь за короткие сроки даже бывшему
школьнику что-то да дают, если он ещё дышит конечно.