Июль
1986 год
Тихоокеанский флот встречал
генерального секретаря без оркестров и транспарантов — только ветер
с моря да пронзительные крики чаек над бухтой Золотой Рог. Михаил
Сергеевич стоял у окна гостиницы «Владивосток», разглядывал серые
силуэты кораблей, будто искал в их линиях ответ на вопрос, который
не давал ему покоя — сколько еще вынесет человек, прежде чем
сломается сам?
— Михаил Сергеевич, — Анатолий
Черняев тихо прикрыл за собой дверь. — Текст готов. Но должен
предупредить...
— Говори, Толя, — не
оборачиваясь, бросил Горбачёв, не отрывая взгляда от мятущейся
воды. — В такие дни ложь только тянет ко дну.
— В Москве не все
поддерживают. Час назад звонил Шеварднадзе. Лигачёв... он уверен,
что мы перегибаем палку.
Горбачёв усмехнулся — коротко,
с той горечью, которая приходит к тем, кто слишком часто выбирает
между правдой и покоем.
— А ты что скажешь, Толя?
Может, и правда зашли слишком далеко?
Черняев подошёл к столу, где
лежали исписанные листы — завтрашняя речь, способная развернуть
советскую политику в Азии на новый курс. Он провёл пальцем по
бумаге, словно проверяя — не сотрутся ли слова от одного
прикосновения.
— Знаешь, что страшнее всего?
— Черняев говорил едва слышно, будто боялся, что стены подслушают.
— Не то, что мы ошибаемся. А то, что можем оказаться
правы.
— Почему?
— Если мы правы… значит, всё
это время жили во лжи. Все эти войны, угрозы… Афганистан, Михаил
Сергеевич. Сколько там наших людей осталось...
Горбачёв наконец повернулся.
На лице его застыла усталость — не дорожная, а та самая, что
приходит к людям, взявшим на себя слишком много.
— Вот именно, Толя. Слишком
много. И завтра я скажу об этом.
— Прямо?
— Настолько прямо, насколько
позволяет политика. А политика — это искусство говорить правду так,
чтобы её услышали и враги, и свои.
В коридоре раздались шаги.
Вошёл Александр Яковлев — высокий, с глазами человека, который
видел слишком много будущего и слишком мало настоящего. В руках у
него была папка — свежие сводки из Чернобыля.
— Как на станции? — спросил
Горбачёв. По лицу Яковлева он уже знал ответ.
— Ликвидаторы работают на
износ. Но радиации всё равно — верим мы в социализм или нет. Она
просто убивает.
Яковлев опустился в кресло,
положил папку на колени. В каждом его движении чувствовалась
усталость человека, осознавшего — мир не поддаётся
контролю.