— Михаил Сергеевич, а если нас
не поймут? — Черняев отложил ручку и устало потер переносицу. —
Если решат, что Горбачёв сдаёт страну?
— Я боюсь этого, — Горбачёв
посмотрел на него пристально. — Но куда страшнее — если поймут
слишком хорошо. Если поймут, что мы действительно готовы всё
изменить.
В окно ворвался протяжный
гудок корабля — тоскливый и мощный, как голос самого
города.:
— Знаете, что поражает во
Владивостоке? — Яковлев посмотрел вдаль. — Здесь чувствуешь себя на
краю света... и одновременно в его центре.
— Почему? — Горбачёв улыбнулся
уголком губ.
— Потому что отсюда видно как
мир огромен. И мы стоим у самой его границы, но именно здесь
решается будущее.
Молчание повисло в комнате —
живое, напряжённое. Каждый знал, что завтра они выйдут к микрофону
не просто с речью, а с вызовом времени.
— Потому что отсюда, Михаил
Сергеевич, видно всё сразу. Америка — за горизонтом, Япония — будто
на ладони, а Китай — под боком. Наши главные тревоги здесь, как на
плацу, — никуда не спрячешь.
Горбачёв подошёл к стене, где
висела старая карта. Тихий океан был утыкан красными флажками —
советские базы, синими — американские. Он провёл пальцем по
холодной глади океана и задержался на Курилах.
— Посмотрите, — его голос стал
глухим, будто шепот ветра за окном. — Сколько тут железа. Сколько
денег, сколько жизней мы положили ради того, чтобы держать друг
друга на мушке.
— И что теперь? — Яковлев
криво усмехнулся. — Предлагаете сложить автоматы и
обняться?
— Нет, — Горбачёв резко
повернулся. — Я предлагаю начать говорить. По-настоящему! Не
лозунгами, а человеческим языком. Признать, что безопасность не
может быть односторонней. Если хотим жить, а не выживать — пора
искать общий язык.
Черняев оторвался от бумаг и
подошёл к окну. Внизу по набережной гуляли матросы — молодые,
упрямые, как сама страна. Они ещё не знали, что завтра их
Генеральный секретарь скажет слова, которые могут перевернуть их
мир.
— Знаете, что меня тревожит
сильнее всего? — голос Черняева дрогнул. — Не Запад и не Политбюро.
А вот эти мальчишки в тельняшках. Что они подумают, когда услышат —
мы уходим из Афганистана?
— Может, решат, что всё было
зря, — Яковлев пожал плечами. — Что их друзья остались там
напрасно.
Горбачёв долго молчал, но
потом медленно сказал.
— Нет, Толя, не зря… Они
погибли ради того, чтобы мы наконец поняли, что дальше так нельзя.
Мы обязаны остановиться.