— Все беды от баб, — Макс
зашаркал подошвами по сырой земле. — И еще осмелилась прийти на
похороны! Видели, как рыдала? Актриса чертова!
И во мне вдруг что-то
хрустнуло в тот момент. Может, злость за эти дни накопилась, а
может, просто устал ждать, когда кто-нибудь скажет что-то
умное.
— Заткнись! — выдохнул я и
шагнул к Максу. — Лерка тут ни при чем. Не смей так о ней
говорить!
Макс отступил, будто я ударил
его кулаком. В глазах его появилось удивление, а потом
обида.
— Сенька, ты чего…
— Борька за ней бегал сам, как
щенок, — перебил я. — Она ему сто раз говорила — «Не нужен ты мне».
Сто раз! Что теперь, она должна была полюбить его только за то, что
он хвостом вилял? Девчонка, что — вещь?
И тишина стала плотной, как в
бомбоубежище после тревоги. Где-то вдали каркнула ворона —
единственный живой звук среди этого мёртвого царства.
— Может, ещё скажешь, что это
я Борю сгубил? — я смотрел то на Макса, то на Мишу. —
Ну?
Они стояли с опущенными
головами, будто двойку схлопотали у доски. Макс тер в пальцах
окурок до крошек, а Миша носком ботинка вычерчивал на земле
какие-то тайные знаки.
— Боря сам виноват. Только он
и никто больше, — бросил я сигарету и раздавил её. Слова вышли
жесткими, но что теперь? Правда всегда больнее лжи.
— Идемте к тёте Клаве, —
сказал я уже на ходу. — Ей сейчас, помимо денег, еще и помощь по
дому нужна.
Дом Борькиных родителей торчал
на самом краю деревни — кривой, облупленный, ставни держались на
честном слове. Во дворе валялись ржавые ведра да сломанная телега,
дрова не колоты. Тётя Клава встретила нас у порога — глаза красные,
но слёзы уже высохли.
— Проходите, мальчики… — голос
дрожал, но она держалась из последних сил. — Я чайник
поставлю…
— Не надо, тётя Клава, —
остановил я её мягко. — Мы ненадолго. Помочь хотели.
Макс молча вытащил из кармана
смятые купюры, Миша добавил к ним свои и я тоже выложил всё до
копейки. А затем мы попытались их всунуть в руки матери
Борьки.
— Да ну вас… — тётя Клава
всплеснула руками. — Сами ведь студенты… Родители и так едва сводят
концы с концами…
— Возьмите, — я мягко, но
упрямо вложил ей деньги в ладонь. — Не спорьте. Борька был нам, как
брат.
Тётя Клава не закричала, не
зарыдала, а только тихо всхлипнула, как умеют женщины, у которых
слёзы закончились ещё вчера.
— А где дядя Семён? — Миша
оглядел двор, будто искал в тени ответ.