Я быстро, насколько позволяла слабость, перевернулся на бок,
лицом к холодной, шершавой стене, натянул до подбородка колючее
одеяло и замер, стараясь дышать ровно и глубоко, как спящий. Глаза
я зажмурил так сильно, что перед ними поплыли цветные пятна.
Главное — не выдать себя. Не шевелиться, не реагировать.
Ключ в замке повернулся со скрипом, который отдался у меня в
голове набатом. Дверь отворилась.
Тяжёлые шаги вошли в комнату. Один человек. Я чувствовал его
присутствие спиной. Он подошёл к кровати и остановился.
Наступила тишина. Тягучая, напряжённая. Я слышал только гудение
магического шара и собственное сердце, которое, казалось,
колотилось так громко, что его невозможно было не услышать. Прошла
секунда, две, десять... Он просто стоял и молчал. Это молчание было
хуже любых вопросов. Он ждёт? Он знает, что я не сплю?
— Я знаю, что вы не спите, княжич, — раздался низкий, спокойный
мужской голос. Он был незнакомым, но в нём чувствовалась власть и
уверенность. — Нянюшка Агриппина сообщила мне о вашем... странном
поведении и частичной потере памяти. Я лекарь Матвеев.
Я не шелохнулся. Я продолжал изображать глубокий сон, вцепившись
в эту роль, как в спасательный круг.
— Также я чувствую свежий всплеск эфира в палате, — продолжил
лекарь тем же ровным, почти академическим тоном. — Очень слабый,
хаотичный и опасный для вашего нынешнего состояния. Вы ослушались
прямого приказа и практиковались.
Меня словно окатило ледяной водой. Он почувствовал. Он всё
знает.
Лекарь вздохнул. Это был не раздражённый, а скорее усталый,
печальный вздох.
— Княжич Алексей. Повернитесь, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
И я обещаю, у меня нет цели вас наказывать. У меня есть цель не
дать вам умереть до Проверки.
Его голос не содержал угрозы. Скорее, констатацию факта. Он не
уходил. Он терпеливо ждал. И я понимал, что лежать и дальше,
притворяясь спящим, уже не просто глупо, а откровенно по-детски.
Стена, в которую я упирался взглядом, больше не казалась
укрытием.
Вот чёрт... кажется, он не отстанет...
Мысль была досадливой и обречённой. Мой жалкий маскарад
провалился. Лежать дальше, игнорируя его, было бы просто по-детски
глупо и выставило бы меня в ещё худшем свете.
С тяжёлым вздохом, который был наполовину настоящим, наполовину
театральным, я медленно повернулся. Простыни зашуршали. Я не хотел
смотреть ему в глаза, это казалось слишком сложным, слишком
разоблачающим. Мой взгляд упёрся куда-то вбок, в серую стену, но
комната была слишком маленькой, и фигура мужчины всё равно
оказалась в поле зрения. Против воли глаза сами зацепились за
него.