– Ах, да, об этом я и забыл… – в раздумье ответил Никифор Фока.
– Что ж, пойдем тогда к Феофано. Василевса она не заменит, но хотя
бы увидит нас вместе и расскажет об этом супругу. Ты же знаешь, как
жены умеют влиять на мужей. А Феофано, по слухам, во всем на него
влияет. Так что прошу тебя, постарайся произвести впечатление.
Иначе союзного договора нам не видать.
Некоторое время спустя
Тихие приглушенные голоса едва долетали до сводов дворцового
зала, сиявшего золотой оправой и мраморной белизной колоннад.
Феофано сидела на троне, выпрямив спину и высоко подняв подбородок.
На ней был тяжеловесный наряд, принадлежавший усопшей свекрови, но
даже в нем молодая августа была ослепительно хороша – черноволосая,
статная, наделенная редкой чувственной красотой, над которой ничто
не имело власти. Подарив василевсу двоих сыновей, она нисколько не
располнела и выглядела невероятно юной. Рядом с ней, придвинувшись
к самому трону, суетился грузный одутловатый евнух Иосиф Вринга,
занимавший должность паракимомена и негласно приставленный, чтобы
за ней следить. Остальные слуги стояли поодаль неподвижной и
молчаливой канвой.
– Как только доместик явится, держитесь настороже, а то как бы
чего не вышло, – напутствовал евнух августу.
– А что может выйти? – произнесла Феофано, слегка
повернувшись.
– Никифор Фока привечает весьма неугодных гостей. Из-за этого
василевс удалился из города и отменил триумф.
«Так вот почему он так спешно отправился на охоту», – отметила
про себя августа. Она-то считала, что Роман уехал из-за неё. В
последние дни они не особенно ладили. Василевс обвинял её в смерти
матери и раздражался из-за каждого пустяка.
Феофано терпела молча. Уж ей ли было не знать, отчего
действительно умерла разбитая горем свекровь. Она тосковала по
дочерям, которых Роман приказал удалить в монастырь. Девушки
утверждали, что он отравил их отца Константина Багрянородного, и
благо, что заплатили за это свободой, а не собственной жизнью.
Феофано боялась закончить так же и всячески угождала супругу,
надеясь в душе, что со временем тучи рассеются и прежняя
благосклонность вернется, надо только переждать грозу.
– Не беспокойтесь, я буду держаться настороже, – заверила она
Иосифа Врингу и только это сказала, в озаренный светильнями зал
размашистым шагом вошел Никифор Фока.