— Значит, так, — начал я. — Скажешь кому-нибудь из мужиков, чтоб
навоз убрали, он их уже душит. На улице и так жарко. Вот сейчас
кожу снимаем и днём, оставляй открытую, пускай дышит, а за пару
часов до заката обратно натягивай. — Ясно?
— Ясно, ясно, Егорушка, что ж не ясного то, — кивнула Машка,
поправляя платок, из-под которого выбилась непослушная прядь
волос.
Я провел рукой над росточками, словно благословляя их на рост, и
тихо, так, чтобы Машка не слышала, прошептал:
— Ну, растите, родимые. Не подведите.
А сам хмыкнул, прикидывая: картошку, которую Фома должен
принести, её нужно будет сразу же сажать. Так, глядишь, скоро и
пюреху с котлетами кушать будем. От одной мысли о таком привычном,
но таком недоступном сейчас блюде желудок предательски заурчал.
Машка услышала и улыбнулась:
— Что, проголодался уже? Ведь только завтракали.
— Да нет, — отмахнулся я, выпрямляясь и отряхивая руки от земли.
— Просто думаю о будущем урожае.
Я обнял её за плечи, и мы немного постояли так, глядя на
посадки.
Позвал Степана, который ещё не успел уйти:
— Степан, организуй, чтоб землю подготовили, вскопали. Где-то
две-три десятых части от десятины. Пока хватит.
— Это под что будет, Егор Андреевич?
— Ты землю приготовь, а там дальше я всё расскажу. Только не
прям всё бросай и готовь. Это к приезду Фомы должно быть
готово.
— Хорошо, Егор Андреевич, всё будет сделано, — Степан поклонился
и пошел к воротам, но потом обернулся. — А Фома-то когда будет?
— Дней через пять, думаю, должен вернуться, если в дороге не
задержится.
Степан кивнул и скрылся за воротами. Я проводил его взглядом,
думая о том, сколько всего еще нужно сделать и как мало времени у
нас осталось до осени.
Я взял снеди — Машка с Пелагеей наготовили пироги с грибами,
квас. Зашёл в избу и взял ещё пару медяков из горшка.
Крикнул Петьку, и мы в итоге впятером — я, Пётр, Илья, Прохор да
Митяй — двинули к Быстрянке.
Река встретила нас, как обычно, весёлым журчанием. Солнечные
блики играли на воде, словно россыпь серебряных монет, брошенных
щедрой рукой. Прохладный утренний ветерок шевелил листву прибрежных
ивняков, создавая причудливую игру теней на поверхности воды. Я на
мгновение залюбовался этой картиной — такой простой и в то же время
бесконечно прекрасной.
У помоста оставили Прохора с Ильёй да Митяя. Да они уже и сами,
как пчелы, схватились за топоры и принялись работать, рубя деревья
под корень, как я велел. Удары топоров эхом разносились по округе,
сливаясь с птичьим гомоном и шелестом листвы. Кора летела щепками,
а стволы с тяжелым гулом падали на землю, вздымая прошлогоднюю
листву.