–
Так вот, я подумал и решил, что поеду я в Якутию. Как и ты и
предлагал мне, – и я кивнул Адиякову (в присутствии Мулиного
отчима. Модеста Фёдоровича, говорить Адиякову «отец» было некрасиво
и неэтично. Но и не говорить – было бы ещё более некрасиво. Поэтому
я аккуратно старался обойти острые углы).
–
Это ты правильно! – обрадовался тот, – это я хоть и завтра
устрою!
–
Паша! – возмущённо воскликнула Надежда Петровна, – какая ещё
Якутия?! Как ты можешь сына отправить в эту глушь! На
погибель!
Она
схватилась за голову и застонала.
–
Вы бы ещё на Колыму его отправили! – свирепо набросилась на
Адиякова Дуся (когда дело касалось Мули, она тут же начинала
пренебрегать любыми авторитетами).
При
слове «на Колыму» в комнате мгновенно установилась
звенящая тишина. Затем все, не сговариваясь, поплевали трижды через
плечо. Даже Дуся. И даже Модест Фёдорович, который всегда был
атеистом и имел научное мировоззрение. Причём он даже
перекрестился. Очевидно, на всякий случай.
–
Надя! – возмущённо сказал Адияков, – парню пора становиться
мужчиной. Он просто обязан посмотреть жизни в лицо. За мамкиной
юбкой этого не сделаешь!
Он
посмотрел на Дусю и добавил:
– И
нянькиной.
Как
ни странно, Дуся благосклонно ему улыбнулась, ей это явно
польстило.
– Я
всё решу, сын, – резко сказал Адияков, – не беспокойся. Ты когда
сможешь ехать?
–
Мне две недели отработать надо, – задумчиво сказал я и спросил
Мулину мамашку, – а можно как-то не отрабатывать? Больничный опять
сделать?
Не
успела Надежда Петровна ответить, как Модест Фёдорович тоже решил
вставить и свои пять копеек:
–
Нельзя, Муля. Разве ты не знаешь, что согласно Трудовому кодексу,
если ты возьмёшь больничный, то после него, всё равно придётся
отработать две недели…
–
По обоюдному согласию можно, – ввернул ехидно Адияков.
–
Это если по обоюдному, – не менее ехидно вернул подколку Бубнов, –
но Муля, насколько я понял, ты же решил назло руководству свинтить?
Я правильно понял, сын?
Я
не успел кивнул или ответить, как Адияков при слове «сын» из уст
Бубнова прямо весь аж взбеленился и вдруг едко брякнул:
–
Кстати, сын, – слово «сын» он произнёс подчёркнуто-демонстративно,
– а что там с фамилией нашей? Когда, наконец-то, поменяешь? Ведь ты
– Адияков!
Ба-бах!
Тишина прямо грохнулась на комнату. Тихо
охнула Дуся, а Надежда Петровна побледнела и казалось, вот-вот
упадёт в обморок. В воздухе запахло скандалом.