Мих сжал на всякий случай свои
угрожающего вида клещи: «А то зуб выдеру. Или еще чего похуже!»
– Дурак ты, – скривился Чумри. Кто-то
Миха так уже недавно называл. Только вот забылось, кто. – Мы тут
оборотни. Весь город. Много лет как. Уже и не упомнить, сколько.
Только глубокие старики знают, как раньше было. У нас кто в дракона
обращается, кто в петуха, а кто и вообще в неизвестную животину.
Большинство в волков, конечно. Жители соседних городов знают про
это и не суются без крайней надобности. Ты чего побледнел-то так.
Не бросаемся мы на людей. И друг друга не едим. Так, если кто в
лапу другому вцепится, припомнив дневную обиду. У нас ограда вокруг
города, чтобы никто не ушел ночью, не заблудился. Голова во время
превращения плохо соображает. Само перерождение после захода солнца
начинается, а на рассвете мы обратно в людей, значит. И бежим по
делам.
– А этой ночью ворота не закрыли, –
вспомнил Мих.
– У нас старик Трухач за ворота
отвечает. Забывает иногда. Возраст уже не тот. Нового сторожа
выбирать пора. За всем и не уследишь.
– И что мне теперь делать? –
растерянно спросил Мих. Он был напуган. А кто бы не был на его
месте. Город оборотней. И все зубастые. Ну, может, кроме петухов.
Солнце уже заходит. Уйти сейчас из города – попасть в зубы диких
животных. Настоящих, не обороченных. Но и оставаться в Лихограде
категорически не хотелось. Само название города звучало теперь
зловеще, предвещало большие неприятности.
– А что? Ничего делать не надо. Иди
себе в дом, где остановился. Запри дверь покрепче на всякий случай
и ложись спать. Если кто и соберется тебя побеспокоить – так та
девчонка, которой ты руку зашивал. Мы в зверином обличии тихие. В
полнолуние, бывает, воем. Но сегодня луны не будет. Скользим себе
по улицам, наслаждаясь звериной свободой. Да чего я. Тебе не
понять.
– А с чего это ты днем превращение
начал? – не поверил Мих.
– Ну так разозлился я очень. Бывает
иногда, когда расстроишься сильно, или наоборот, обрадуешься. Тут
лапа сама по себе появится. Или хвост.
Мих вздохнул тяжело. Не очень-то он
поверил Чумри, что его не тронут. Вот вляпался. Причем на пустом
месте. Дурак – он дурак и есть. Но делать было нечего: собрал
инструменты, склянки, свернул циновку и отправился к дому, куда его
пустили на ночлег, подозрительно поглядывая на проходящих мимо
горожан.