— Я рад, что Вечное Синее Небо решило так, Шарукан, — произнёс
Всеслав, поднявшись и дождавшись, пока Степной волк тоже выпрямится
во весь рост. И протянул ему правую ладонь.
Берег, ну, кроме Гната и его нетопырей, не слышал разговора двух
вождей и не знал, о чём шла речь. Поэтому, когда две крепких
широких ладони встретились с хлопко́м и крепко сжали одна другую,
слитный вздох облегчения пронёсся над причалами.
— Со мной пойдёт моя жена и два моих человека, чтобы помочь
врачевать, Шарукан. На нас не будет оружия. — Всеслав говорил,
продолжая держать руку хана.
Степной волк повернул голову и отрывисто прохрипел-пролаял
несколько фраз на своём в сторону лодьи, откуда тут же потянулись
воины, складывая на сходни сабли, ножи и луки с саадаками,
спускаясь на берег.
По взмаху руки Всеслава в сопровождении Рыси и Яна Немого
подошла Дарёнка.
— Смотри, Шарукан, — приглашающе кивнул Всеслав на
скрутку-скатку из выделанной коровьей шкуры, что развернул возле их
ног на кошме Гнат. — Здесь то, что может мне понадобиться при
лечении.
Хан с каменным лицом осмотрел хищного вида крюки, ножницы, пилы
и стамески, задержавшись на несерьёзного по здешним меркам размера
ножиках-скальпелях. Пробежался и по плотно укупоренным
корчажкам-баночкам со снадобьями, вид имевшим сугубо колдовской и
тревожно-загадочный. Ленты холста и тонко, тщательно вычесанная
пакля, как и «бороды» белого мха, его вряд ли удивили. Он отрывисто
кивнул головой, явно находясь мыслями на лодье, возле отца и
сына.
— Зачем берёшь женщину, Всеслав? — только и уточнил он.
— Моя жена, княгиня Дарёна, умеет заговаривать боль. Я сам не
могу так. Она нужна, — уверенно кивнул я. Князь уже «отступил на
шаг», предоставив тело мне. И в этот миг с лодки донёсся хриплый
стон, полный боли, исказивший твёрдое лицо хана так, будто болело у
него самого, и очень сильно.
Он повернулся, махнув нам обеими руками, призывая следовать за
ним, и едва ли не бегом взлетел по сходням наверх.
Гнат шагнул первым, следом я, чуя, как дрожит рука и дыхание
княгини. Но по её строгому до какой-то иконной святости белому лицу
распознать-увидеть страх и тревогу вряд ли смог бы кто-то ещё. Даже
в холодных и цепких, как и всегда, глазах Немого, что шёл
замыкающим, скользнуло что-то похожее на восхищение. А потом
оценивать своих стало некогда – пришла пора работать.