Видно было, что от взрыва Степного волка отделяли какие-то
крохи, доли мгновений. Ясно, что со стороны эта ситуация была до
крайности похожа на банальный шантаж. И очень не хотелось бы, чтобы
хан чувствовал себя «загнанным на флажки», прижатым к стенке.
— Не так давно, Шарукан, я велел схватить и посадить в яму
митрополита Георгия, — продолжал Всеслав, глядя на замершего снова
в удивлении собеседника. — Не знаю, ведомо ли то твоим людям. Грек
замарался в паскудных делах. Брать деньги за то, чтобы позволять
другим говорить с Новым Богом в Его же доме – меньшее из его
преступлений. Будто бы Бог слышит слова, обращённые к нему, только
под золотыми куполами, а стоит выйти из-под сводов храма – тут же
глохнет?
На лице князя отразились искренние недоумение и даже доля
брезгливости.
— Его руками, за ромейское золото были наняты убийцы, чтобы
расстрелять и сжечь мою жену и сына.
Хан не сводил глаз с лица Чародея, которое при этих словах
сделалось жёстким и хищным, как у древних каменных изваяний степных
Богов-воинов. Такое не сыграть, и Шарукан чуял это. Как и
начавшийся от звука княжьего голоса танец волосков на руках и
загривке.
— Я наказал убийц, хан. Накажу и паскуду Георгия, как только
узнаю всё то, что знает он сам, — губы Всеслава поднялись в оскале,
от которого танец на спине и руках Степного волка превратился в
дикую пляску. Он вздрогнул.
— А потом я пойду к тем, кто задумал это, сидя в своих
безопасных тёплых и сухих каменных норах и гнёздах на далёких
землях. И накажу их тоже. Примерно накажу, чтоб память об этом
сохранилась навеки. У меня есть друзья на Севере и на Востоке. Есть
союзники. Я был бы рад дружбе между нашими племенами, хан. Она
нужна мне. И, думаю, может быть полезна и выгодна тебе.
Степной волк смотрел на лесного, не мигая. И, кажется, не дыша.
Чувствуя, как с каждым ударом разошедшегося не на шутку сердца
ложится вставшая было дыбом шерсть на холке. Видя, как гаснет,
отступая вглубь, золотисто-алая ярость в глазах князя. Или это
зашло за облако холодное осеннее Солнце?
— Ты снова говоришь правду, Всеслав. Я чую силу и гнев в твоих
словах. Я говорил со многими правителями. Ты не похож ни на кого из
них. И мне даже жаль твоих врагов, решивших злоумышлять против
твоей семьи. Я знаю, как крепко держались за родных русы до прихода
Нового Бога – почти как мы. И мне кажется, мы сможем договориться.
Я принимаю твоё приглашение к добрососедству, — он говорил
медленно, тщательно выговаривая каждое слово. Отметил, что они, в
отличие от нас, Старой веры не предавали, и чуть сузил глаза в тени
мимолётной усмешки, поняв, что князь и бровью не повёл в ответ на
это. Дружбу и мир не назвал. Но добрососедства, после тех тысяч
трупов на Альте, было вполне достаточно. Пока.