«Как это?»
«Запросто. Помнишь, как за ночь
язвочка зажила на… Ну, ты знаешь, где. Порезы на морде исчезают до
окончания бритья, больше никаких бумажек. Одна из прелестей
внедрения беса в смертное тело – быстрое выздоровление и
расщепление отравляющих веществ, включая этиловый спирт. Трудно нас
убить, разве что голову отпилить или фюзеляж порвать на куски».
«Здорово! Или нет? Выпить-то
хочется…»
«За особо выдающиеся подвиги могу
изредка отключать борьбу со спиртом. Я же тебе по ночам позволяю
телом рулить, когда с Лизой исполняешь супружеский долг. Не
трепыхаешься – заслужил».
«А ты подглядываешь!»
«И даже чувствую удовольствие, что и
ты. Тут – без вариантов. Задремать или иным образом отключиться,
когда начинается веселье, не могу, брат».
Думал, заведёт привычную бодягу –
какого чёрта в него вселился бес и какого дьявола не хочет свалить.
Нет, смирился. По крайней мере, мозги не полощет.
А в части для меня начался настоящий
ад, не хуже предыдущего места службы в загробном мире. Наряды и
неприятные задания посыпались что из рога изобилия, за ними –
взыскания, мол, не доглядел, не проявил комсомольской
сознательности и революционной бдительности. Любые пакости горазды
придумывать, лишь бы в небо не рвался. Ну не поверили товарищи
командиры в мои пилотажные способности!
Комиссар эскадрильи вызвал Лизу на
доверительный разговор, расспросил – может дома что не так? Отчего
у комсорга столько неизрасходованной энергии? Или у жены нередко
голова болит? Супружница, по её словам, честь семейного очага
отстояла, а комиссар обеспечил мне выговор за «невыпуск
внеочередного комсомольского листка». Очередные-то все вывешиваются
вовремя, нумеруются и хранятся не менее тщательно, чем документы о
техническом обслуживании машин.
Второй раз я взлетел лишь в июле, в
конце того же месяца снова, теперь в составе звена. Вдобавок
получен был приказ о присвоении мне старлея. Документы отправились
наверх до начала лётных инициатив, и командир бригады, громко
скрипя зубами, вручил мне новые петлицы с третьим кубиком.
В тройке мы ходили по инструкции, то
есть по воздуху, но пешком. Повороты блинчиком, почти без
«опасного» крена внутрь радиуса, взлетели-развернулись-домой. Я с
бессильной тоской поглядывал с земли на учебные бои настоящих
лётчиков, лихой высший пилотаж. В общем, всё то, что мне запрещено.
Из-за болезненной подозрительности Подгорцева и ваниного
разгвоздяйства меня обучили, по существу, лишь взлёту-посадке да
грозному топанью по траве с «моторным» бормотанием и раскинутыми
клешнями. «Если завтра война, если завтра в поход», парни помянут
вражью маму неприличным словом и полетят показывать куськину мать
вблизи… А я?