Я едва сдержал улыбку. Молодец, Стёпа! Наташа, подойдя и увидев
эту расстановку, недовольно скуксилась, её алые губы надулись в
прелестную, но обиженную гримаску. Она бросила на Зотова
убийственный взгляд, но тот сделал вид, что увлечённо рассматривает
орнамент на спинке кресла впереди. Подойдя к своему месту, она
опустилась в кресло с видом оскорблённой королевы, демонстративно
отодвинувшись на полсиденья.
Катя же, устроившись в кресле поудобнее, казалось, уже полностью
отрешилась от происходящего. Она смотрела на занавес с живым
интересом и нетерпением.
Свет постепенно гас. Наконец, последние огни люстр и бра
погасли, погрузив зал в бархатную темноту, нарушаемую лишь слабыми
огоньками аварийных выходов и редкими вспышками зажигалок у
курильщиков на балконе. Наступила тишина, полная ожидания.
И вдруг резкий, пронзительный звук оркестровой тарелки разрезал
тишину. Одновременно с этим на сцене вспыхнул яркий, почти слепящий
луч прожектора. В его круге стоял человек в потрёпанном костюме и
шляпе-котелке, с контрабасом в руках.
Он запел. Голос был хрипловатым, нарочито грубым, но невероятно
цепляющим. Пел он о трудностях честного заработка и лёгкости жизни
бандита. Пел с циничной усмешкой, обращаясь прямо к залу. Музыка
оказалась резкой, с акцентами ударных, с диссонансами духовых. Она
не была похожа на привычную оперную. Эта музыка била по нервам,
заставляла вздрагивать.
Катя сидела, затаив дыхание. Я видел её профиль в слабом отсвете
со сцены: глаза широко открыты и блестят от возбуждения. Она
неотрывно смотрела на сцену, где теперь появились и другие
персонажи. В моменты особенно циничных или острых реплик Катя
слегка покусывала нижнюю губу — явный признак полного погружения.
Она ловила каждое слово, каждый жест. Брехт, с его социальной
сатирой и чёрным юмором, полностью захватил её внимание.
Сам я, к своему удивлению, тоже втянулся. В прошлой жизни театр
нагонял на меня сонливость, но сейчас… Сейчас это было нечто
другое. Энергия актёров, дерзкий текст, необычная музыка — всё это
работало. Я ловил себя на мысли, что слежу за развитием сюжета,
улыбаюсь в такт саркастичным куплетам.
Мой взгляд скользнул вправо. Зотов… Бедный Степан. Его голова
уже клонилась к груди. Он явно боролся со сном, резко вскидывая
голову, широко открывая глаза и часто моргая, но через минуту веки
снова предательски слипались. Он клевал носом, как студент на
скучной лекции. У меня едва не вырвался сдавленный смешок. Уж очень
знакомо было это состояние. Сам я в прошлом не раз так
«наслаждался» высоким искусством.