Где-то рядом, кажется, прямо над головой, со скрипом старого,
уставшего человека вздохнула и затихла половица. Звук был таким
жалобным, что казалось, дерево вот-вот расплачется под чьим-то
весом.
За стеной пронзительно, без всякого уважения к моему тяжёлому
состоянию, чирикали птицы. Их пение было непривычно громким,
чистым, не приглушённым современными стеклопакетами и гулом
городского трафика. Оно было чужим, диким, первозданным.
А прямо у моего уха, с наглостью и упорством коллектора,
нашедшего своего должника, принялась жужжать довольная жизнью муха.
Она не просто жужжала. Она выполняла фигуры высшего пилотажа,
проносясь мимо, затихая и снова начиная свой монотонный, изводящий
нервы гул. Это был не просто звук. Это был безошибочный маркер
определённого уровня санитарных условий. Живой, летающий датчик
антисанитарии.
Следующим активировался тактильный интерфейс. Я начал
чувствовать. И первым, что я почувствовал, было то, что я
существую. У меня снова были границы. Границы нового тела. Тела,
которое было мне совершенно незнакомо. Я мысленно «пропинговал»
конечности. Они ответили тупой, ноющей болью, но они были. Я
чувствовал незнакомые мозоли на руках, старый, зарубцевавшийся шрам
на левом предплечье. Это было не моё тело. Я был программой,
запущенной на чужом железе.
И первым ощущением внутри этих границ был холод. Не бодрящая
прохлада чистого помещения. Это был сырой, липкий, проникающий
холод, который, казалось, исходил от самой земли. Он забирался под
тонкое одеяло и добирался до самых костей, заставляя их ныть.
Затем я осознал, на чём именно я лежу. Это нечто сложно было
назвать матрасом. Это был мешок из грубой, колючей ткани, который,
казалось, был набит всем тем, что не пригодилось при строительстве
этого дома. Я отчётливо чувствовал сквозь тонкую рубаху отдельные,
острые соломинки, которые впивались в кожу. Чувствовал какие-то
мелкие веточки. Чувствовал комки сухой земли. А в районе поясницы
было что-то твёрдое и ребристое, подозрительно напоминающее
небольшой камень. Это был не предмет мебели. Это был инструмент для
пыток, разработанный человеком, который искренне ненавидел
комфортный сон и здоровую спину.
Тело было укрыто чем-то, что должно было быть одеялом. На ощупь
— колючая, свалявшаяся шерсть, которая пахла мокрой собакой и той
же вековой пылью. Оно почти не грело, но зато отлично выполняло
функцию раздражителя. Рубаха, в которую я был одет, была из такого
же грубого, нечёсаного льна. Каждое движение вызывало ощущение,
будто меня полируют наждачной бумагой с крупным зерном. Я тосковал
по своей старой, мягкой хлопковой футболке с логотипом NASA так,
как никогда не тосковал ни по одной женщине.