Кто-то был за дверью. Кто-то собирался войти.
Моё сердце, сердце этого хилого тела, заколотилось где-то в
горле с такой силой, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет. Я затаил
дыхание, пытаясь слиться с полом. Я, Виктор Новиков, кандидат наук,
никогда в жизни не испытывал такого первобытного ужаса. Но это
тело, тело Всеволода, его знало. Оно было с ним знакомо. Эта дрожь,
этот холодный пот — это была его реакция, и она теперь была
моей.
Дверь начала медленно, с душераздирающим скрипом,
открываться.
Я замер на полу, куда рухнул мгновением ранее, и инстинктивно
сжался в комок, изображая то ли агонию, то ли глубокий обморок. Мой
мозг, только что переживший атаку чужих воспоминаний и собственный
«синий экран смерти», лихорадочно переключился в режим аварийного
протокола. Неизвестный контакт. Угроза не определена. Рекомендация:
притвориться ветошью и не отсвечивать.
В проёме показалась сгорбленная фигура. Я разглядел пару
стоптанных, но крепких сапог, затем — полы простого, латаного
кафтана. Это был тот самый старик. Он вошёл в комнату, и его взгляд
тут же упал на моё распростёртое на полу тело.
— Господин Всеволод! — в его голосе было столько неподдельного
ужаса, что я на секунду сам почти поверил в свою трагическую
кончину. — Что же вы! Вам нельзя вставать!
Он бросился ко мне, опустился на колени на грязный пол. Его
морщинистое лицо было искажено тревогой.
«Господин? — пронеслось в моей голове, пока я изображал
предсмертные хрипы. — Этот старик думает, что я — его господин?
Глядя на эту комнату, я не уверен, для кого из нас это большее
оскорбление».
— Господин, очнитесь! Святые угодники, что же это… — он пытался
приподнять меня за плечи. Его руки были мозолистыми, кожа — сухой и
грубой, как кора старого дерева, но прикосновение было на удивление
бережным.
Я решил, что пора выходить из образа «трагически скончавшегося
наследника» и переходить в образ «наследника, находящегося в
состоянии крайней неадекватности». Я застонал. Тихо, жалобно, как и
положено хилому подростку.
— Где я? — прохрипел я, используя свой новый, чужой и до
неприличия высокий голос. И, чтобы добавить драмы, спросил: — Кто…
ты?
Это сработало идеально. Лицо старика исказила гримаса такой
скорби, будто я только что сообщил ему о скоропостижной кончине его
любимой коровы.