— Эх, беда… хворь никак не отпустит разум ваш, молодой господин,
— прошептал он, с невероятным усилием помогая мне подняться. — Это
я, Тихон. Слуга ваш верный. Неужто не помните?
Я позволил ему довести себя до кровати. Этот короткий путь
показался мне восхождением на Голгофу. Моё новое тело совершенно не
слушалось. Ноги подгибались, голова кружилась. Моё сознание
инженера, привыкшее к контролю, испытывало острое унижение от того,
что его, как мешок с картошкой, ведёт под руку древний старик. Моё
достоинство, казалось, осталось лежать где-то на полу, рядом с
дохлым пауком.
Тихон уложил меня на это соломенное орудие пыток и укрыл колючим
одеялом с такой заботой, будто я был последним представителем
вымирающего вида. В каком-то смысле, так оно и было. Пора было
начинать «допрос», пока он был в этом благодушном и встревоженном
настроении. Я посмотрел на него самым растерянным взглядом, на
который был способен (что, впрочем, не требовало особых актёрских
усилий).
— Тихон?.. — прохрипел я, изображая, что с трудом ворочаю
языком. — Прости… в голове туман… Словно всё вымело. Эта… хворь…
Что со мной было?
Старик сел на грубый табурет у кровати. Его морщинистое лицо
выражало глубочайшее сочувствие.
— Ох, господин… Трясучка вас скрутила, злая хворь, — начал он
своим скрипучим, как несмазанная телега, голосом. — Три дня тому
назад вы из поселения вернулись — ни кровинки в лице. Молчали, на
вопросы не отвечали. А ночью как началось! Затрясло вас,
заметались, жар такой, что к кровати не подойти. Я уж думал, всё,
отходит молодой господин…
— Я… бредил? — осторожно спросил я, пытаясь направить разговор в
нужное русло.
Тихон энергично закивал.
— Ещё как, господин! Кричали всё, да слова непонятные, не наши.
Про какую-то «плазменную нестабильность» и «коэффициент
расширения»… Бесовщина, прости Господи, — он торопливо
перекрестился. — Я уж думал, демоны в вас вселились.
Я мысленно застонал. Отлично. Мой предсмертный анализ отказа
оборудования здесь приняли за одержимость. Моё научное наследие в
надёжных руках.
— Я в деревню побежал, за знахаркой Ариной, — продолжил Тихон. —
Она у нас по хворям главная. Пришла, поглядела на вас, пошептала
что-то на ухо, травами какими-то окурила, от которых весь дом потом
три дня вонял…
«Ага, — подумал я, — так вот откуда эта нотка в общем
букете».