— Ух, хорошо! — одобрил я, опрокинув
в себя стакан и занюхав краюшкой хлеба.
— Ты закусывай, закусывай,
Ляксандрыч, — засуетился Митрич, подсовывая мне бутерброд, который
соорудил завхоз.
— Закусывай, Егор Александрыч,
Митрич верно говорит. Мы-то привычные, огонь-вода у Митрича
знатная.
— Огонь-вода? — удивился я, спиртное
зашло, как к себе домой, без посторонних эффектов.
— Ну, так… — хмыкнул дядь Вася. —
Зима придет, попробуешь, -
— Он туда перцу сыпет, огонь вода и
поучается, — пояснил Степан Григорьевич. — Ты вот скажи, Егор
Александрыч… чего хмурый такой? А? Никак испереживался весь за
салют? Ты не боись, все путем, Ильич в обиду не даст. Ох, чего тут
было, когда ты уехал с фельдшеркой. Чего было! — покачал головой
товарищ Борода, хитро зыркнув в мою сторону.
— И чего было? — глухо уточнил я,
примерно представляя масштаб трагедии.
— Зойка-то наша… ну Зоя Аркадьевна…
да… как она жаловалась инспекторше той. И недисциплинированный ты,
и авторитетов не чуешь, и неслух окаянный.
— Ты гляди, так и сказала? —
изумился Митрич.
— Ну, может и по другому как, но все
одно. Неслух, говорит, и все тут, — отмахнулся Борода. — И режим не
соблюдает, и пацанву дурному учит. Тут-то я и не выдержал…
Степан Григорьевич прервался и
уставился на меня.
— И что сделали? — принимая правила
игры, поинтересовался я.
— А вот взял и высказал Шпыне нашей
все, что думаю! — рубанув воздух ладонью, объявил Борода.
— Вот прям-таки все? — прищурился
Митрич.
— Все! наливай!
— Вот куда ты спешишь? А? —
укоризненно посетовал дядь Вася, но огонь-воду, тем не менее,
разлил.
— Не полни. По чуть-чуть, —
пригрозил Степан Григорьевич. — И молодому поменьше, это он там в
своей Москве привык к водке. К нашему-то еще приловчиться надо. Не
дело это, ежели учитель по селу пьяным пойдет.
— И то верно, — кивнул Митрич,
плеснув мне на два пальца.
— Так и чего сказал-то?
— Кому?
— Ну, Зойке-то нашей.
— А, Зое Аркадьевне, — завхоз
погрозил дядь Васе пальцем. — Уважаемый человек Зоя. А вот
характером не вышла… да-а-а… баба без мужика — это тебе не сахар, а
отрава горькая…
— Эт точно, — поддакнул Василий
Дмитриевич. — Ну, будь вздрогнем.
— Вздрогнем.
Мы снова чокнулись, выпили, закусили
уже по-человечески, в голове моей слегка зашумело, огонь-вода
приятным теплом прокатилась по гортани и мягко осела в желудке.