Парадоксы временных петель. Эффект бабочки. Вероятность изменить
историю и стереть собственное существование. Мысли роились, как
потревоженные пчёлы, но ни одна не давала ответа.
Вдалеке появилось облако пыли. Мираж? Нет, что-то приближалось —
тёмные точки на фоне выжженного пейзажа. Я встал, прикрывая глаза
от солнца. Постепенно точки превратились в силуэты военной
техники.
Советская бронетехника. Люди в форме, с автоматами. Они
двигались прямо ко мне.
Странно, но страха не было. Только пронзительное чувство дежавю,
будто я уже проживал этот момент — может, во сне, может, в другой
жизни. Или, возможно, это было предчувствие, что моя настоящая
жизнь только начинается.
Я стоял неподвижно, глядя, как приближается БТР. Песок вздымался
под его колесами, словно вода под форштевнем корабля. Рядом шли
солдаты — совсем молодые ребята с обветренными лицами и
настороженными глазами. В них была та особая серьёзность, которая
бывает только у людей, слишком рано узнавших о хрупкости жизни.
Время словно замедлилось. Почему-то в этом кристально чистом
моменте, зависшем между прошлым и будущим, я вдруг понял, что всю
жизнь был лишь тенью отца — человека, которого никогда не знал.
БТР остановился. Солдаты окружили меня, направив оружие. Молодой
лейтенант — почти мальчик, моложе меня лет на пять — шагнул
вперёд:
— Кто такой? Документы!
Я медленно поднял руки, ощущая странную отрешённость. Словно
наблюдал за происходящим со стороны. Словно всё это происходило с
кем-то другим.
— Я… — начал я, но что можно сказать в такой ситуации? Правда
звучала безумнее любой лжи.
Как объяснить своё присутствие здесь?
Я не знал ответов. Знал только, что моя прежняя жизнь —
бесцельное существование в московских бетонных джунглях —
закончилась. И что-то новое, неизведанное и, возможно, гораздо
более настоящее только начиналось.
Солнце стояло в зените, безжалостное и равнодушное. Так жарко
мне не было никогда в жизни — даже в турецких хаммамах или на
пляжах Гоа. Пот струился по спине, рубашка прилипла к телу, а во
рту пересохло так, что язык, казалось, превратился в наждачную
бумагу.
— Шевелись, давай! — подтолкнул меня в спину молодой сержант с
обветренным лицом. — Некогда прохлаждаться.
Я споткнулся, но устоял на ногах. Мой конвой — четверо солдат и
тот самый лейтенант — вели меня через военный лагерь. Палатки цвета
хаки, бронетехника, солдаты в выцветшей форме — всё выглядело как
кадры из старой военной хроники. Нет, не как кадры — оно и было той
самой хроникой, ожившей и осязаемой.