Каким я представлял его все эти годы? Серьёзным военным,
строгим, может быть, даже суровым. Героем, погибшим за Родину.
Мраморным памятником, а не человеком из плоти и крови.
А он оказался... таким. Сияющим. Дерзким. Полным жизни до
краёв.
— Эй, ты чего завис? — окрик Петровича вернул меня к реальности.
— Картошка сама себя не почистит!
Я опустил взгляд на свои руки — бледные, с длинными пальцами, с
аккуратно подстриженными ногтями. Руки дизайнера, руки человека,
который никогда не делал ничего тяжелее, чем поднимал чашку кофе
или нажимал на клавиши компьютера. Руки, которые никогда не держали
оружие, не укрощали диких лошадей, не рисковали жизнью ради
товарищей.
Что бы подумал отец, если бы узнал, что я — его сын? Гордился бы
он мной? Или разочаровался бы, увидев, каким я вырос?
Я принялся яростно чистить картошку, словно пытаясь стереть эти
мысли вместе с кожурой. Кто я такой, чтобы судить себя его глазами?
Человек, которого я только что видел, был всего лишь на пару лет
старше меня.
И всё же, в нём было что-то, чего не хватало мне. Какая-то
искра, какая-то сила, какая-то... цельность. Он знал, кто он и
зачем живёт. А знал ли я?
***
После обеда, когда основная работа на кухне была закончена,
Петрович отпустил меня "подышать воздухом". Конечно, под присмотром
всё того же сержанта, который не отходил от меня ни на шаг.
— Можно посмотреть на лошадь? — спросил я его, стараясь, чтобы
голос звучал беззаботно.
Сержант пожал плечами:
— Почему нет? Только руками не трогать, а то Волков тебе голову
открутит. Он к своим трофеям относится серьёзно.
Мы подошли к импровизированной коновязи. Лошадь — гнедая кобыла
с белой звёздочкой на лбу — флегматично жевала сено, изредка
отмахиваясь хвостом от назойливых мух. Рядом, на ящике, сидел он —
мой отец. Сергей Волков. Он чистил шашку, насвистывая какую-то
мелодию.
Заметив нас, он поднял голову:
— О, смотрите-ка, новое лицо! — он улыбнулся мне так широко и
открыто, как будто мы были старыми друзьями. — Ты кто?
Пополнение?
— Это задержанный, — ответил за меня сержант. — Нашли его вчера
в пустыне. Говорит что журналист.
Отец посмотрел на меня внимательнее, склонив голову набок:
— Как зовут-то тебя? — спросил он, вставая и протягивая мне
руку.
— Антон... Смирнов, — я пожал его руку, чувствуя, как мои пальцы
утонули в его крепкой ладони.