Кровь и Воля. Путь попаданца - страница 3

Шрифт
Интервал


Позор. Тяжелее любых оков. Отец — княжеский воевода, чьё имя когда-то гремело по всей земле — обвинённый в измене. Его последний путь — по дороге позора, под плевки и улюлюканье черни.

Смерть в ущелье. Не в честном бою, а как пса — с перерезанным горлом, брошенного в каменистую расселину, чтобы даже могилы не было.

И самое главное — я был последним.

Последним Ольховичем.

В голове било молотом, выжигая эту истину в сознании:

Я — Мирослав Ольхович.

Последний отпрыск.

Жалкий.

Безземельный.

Безродный.

Но всё же — Ольхович.

А этот скот, этот выродок в человечьей шкуре — боярин Ратибор.

Мой "опекун", по милости князя.

Вор.

Узурпатор.

Прибравший к рукам последние земли моего клана.

Моего отца.

Моей крови.

Его жирные пальцы сжимали моё наследство — поля, которые возделывали мои предки.

Луга, где паслись наши кони.

Леса, где мы охотились.

Всё — его.

А я?

Я — нищий.

Пьяница.

Посмешище.

Я попытался встать, но удар сапога в ребра швырнул меня на спину, выбивая дух и возвращая в реальность. Надо мной навис мужик в засаленной телогрейке, с пропитым, багровым лицом, как у алкоголика на последней стадии разложения.

– Вставай, кому сказал, вошь…

Голос его хрипел, словно скрип несмазанных колёс телеги. Я попытался подняться, но тело не слушалось, словно чужое. Но инстинкты не спали.

Когда он занёс ногу для нового удара, я перехватил её и резко потянул на себя.

Мужик рухнул рядом, изрыгая проклятия:
— Ты охренел, ублюдок!

Его дыхание воняло перегаром и гнилыми зубами. Я откатился в сторону, чувствуя, как в жилах закипает ярость.

"Кто ты такой, чтобы бить меня?"

Но ответ уже висел в воздухе. Я знал.

Он — мой палач.
Я — его жертва.

Но не сегодня.

Я впился пальцами в грязный пол, чувствуя, как в мышцах просыпается сила.

"Мирослав Ольхович…"

Это имя теперь было моим.

И я не собирался умирать в этой вонючей лачуге.

Ратибор вскочил с земли с рыком, от которого кровь стыла в жилах. Его массивное тело напряглось, как туго натянутый лук перед выстрелом. Глаза, налитые кровью, бешено сверкали в полумраке хаты, отражая тупую, животную ярость.

Из-за потёртого кожаного пояса сверкнуло лезвие – кривой нож, заточенный до бритвенной остроты, с тёмными пятнами засохшей крови на рукояти.

– Я тебе кишки выпущу, щенок! Гнида! – его хриплый рёв наполнил тесное помещение, смешавшись с запахом перегара и пота.