Сидели на диванчике, пили чай с вареньем, слушали треск дров. За
окном ветер качал голые ветки яблонь. Тишина особенная — дачная,
отрешенная от городской суеты.
— Знаешь, — сказала Катя, разглядывая узор на чашке, — папа
вчера про тебя спрашивал. Говорит, интересный молодой автор
появился.
— Лестно слышать.
— Он редко кого хвалит. Говорит, у тебя свой голос есть.
— Включить радио? — предложил Виктор.
Покрутил ручку настройки. Поймал "Маяк" — передавали
симфонический концерт. Струнные инструменты, что-то лирическое.
— Красивая музыка, — сказала Катя, устраиваясь поудобнее. —
Подходит для такого дня.
Они сидели молча, каждый думал о своем. Снаружи ветер стих,
стало совсем тихо.
— Лешка, — вдруг сказала Катя, — а ты о будущем думаешь?
— Иногда.
— И что видишь?
— Книги буду писать, это точно. А дальше... посмотрим.
— А в личном плане?
Вопрос повис в воздухе. Катя смотрела на огонь в печке, щеки
слегка порозовели.
— В личном тоже пока туман, — честно ответил Виктор. — А у тебя
планы есть?
— Я... — она запнулась. — Мне хочется, чтобы все было
по-настоящему. Не как у многих — расписались и живут рядом, как
соседи.
— А как должно быть по-настоящему?
— Чтобы понимали друг друга. Чтобы было интересно вместе.
Чтобы... — она замолчала.
— Что?
— Чтобы сердце замирало, когда он входит в комнату.
Признание прозвучало почти шепотом. Катя все еще смотрела в
сторону.
— А у тебя замирает? — спросил он так же тихо.
Долгая пауза. Потом едва заметный кивок.
Виктор пересел ближе, взял ее руку. Тонкие пальцы, чуть
прохладные.
— У меня тоже.
Катя повернулась к нему, в глазах удивление и радость:
— Правда?
— Правда.
Они сидели близко, держась за руки. Момент какой-то особенной
близости.
— Знаешь, — прошептала Катя, — я боялась, что ты меня как
подругу детства воспринимаешь.
— Нет, — он тронул ее щеку. — Не как подругу.
Поцеловались осторожно, почти невесомо. Губы теплые, мягкие.
Первый настоящий поцелуй — не дружеский, а другой.
Катя отстранилась, прижалась к его плечу:
— Как хорошо...
За окном начинало смеркаться. Радио играло что-то спокойное.
Печка потрескивала.
— Лешка, — сказала Катя, не поднимая головы, — а ты не
пожалеешь?
— О чем?
— Что мы... что у нас теперь все по-другому будет.
— Нет. А ты?
— Тоже нет. Просто... волнуюсь немного.
— Это нормально.
Сидели так до вечера — обнявшись, почти не разговаривая. Иногда
целовались — нежно, без спешки. Радио играло классику, за окном
догорал осенний день.