— Прапорщик Печорин жив!
Боль пронзала виски, но сквозь нее пробивалось осознание: что-то
было не так. Хотя, Печорин — это и есть моя фамилия. Да и имя у
меня такое же, как у того самого «Героя нашего времени», про
которого Лермонтов написал. Я всегда считал, что все это просто
дурацкое совпадение, пока не открылась семейная тайна, что мой
дедушка, который работал еще при советской власти директором Дома
культуры, настоял, чтобы родители назвали меня Григорием. Вот я и
получился полным тезкой литературного персонажа. За что меня все
мое детство дразнили «тем самым Печориным». Впрочем, я давно уже
привык и не обижался. Потому воспринял бы обращение к себе по
фамилии, как всегда, совершенно спокойно, если бы не прозвучало вот
это «ваше благородие».
Что же касалось звания прапорщика, то я, собственно говоря, им и
являюсь… Или являлся? Где это я? Явно уже не в степях Украины.
Неужели на том свете? Мысли в моей больной голове кружились, словно
в калейдоскопе. Я попытался приподняться, но тело не слушалось.
Еще один всадник, в не менее архаичной форме, подъехавший следом
за первым, помог мне сесть. Этот человек выглядел значительно
старше первого. Загорелым, с седыми усами и поседевшими волосами.
Его крепкие руки были грубы, но движения осторожны — будто боялся,
что я рассыплюсь. А еще он смотрел на меня добрым взглядом, словно
являлся моим другом.
— Вы сильно ушиблись, Григорий Александрович, когда упали с
коня. У вас голова разбита. Надо бы перевязать, — сказал он,
протягивая металлическую, грубо сделанную, флягу.
Вода во фляге была прохладной, но с привкусом железа. Я отпил и
огляделся, стараясь не поворачивать свою ушибленную голову, а лишь
скашивать глаза. Но, все окружающее мало походило на галлюцинации:
горы, долина, ручей поблизости, камни, кони, запах пороха в
воздухе, кровь на моей ладони, когда все-таки поднял правую руку и
потрогал свой ушиб на затылке, который уже налился шишкой приличных
размеров. А вокруг находились люди в старинной форме и со старинным
оружием…
Тот, что подъехал ко мне первым, молодой и энергичный, начал
заматывать мне голову какой-то сероватой тряпицей, явно
нестерильной.
— Черкесов мы отогнали, они отступили, — продолжал между тем
говорить седовласый офицер, на котором красовались эполеты. — Но,
думаю, что ненадолго. Надо возвращаться к крепости.