— Антон я. Нестеренко моя фамилия, — представился фельдшер. —
Контузия у вас, ваше благородие, потому и запамятовали. Вам лежать
надобно. Покой нужен организму-с. Иначе может и до горячки
дойти.
Военный лекарь быстро осмотрел мою голову, промыл рану на
затылке чем-то жгучим со спиртовым запахом, отчего стало больно, и
я едва не вскрикнул. Потом он жилистыми руками наложил свежую
повязку, тщательно обмотав мне голову белой материей, похожей не на
бинт привычного вида, а на полосу, отрезанную от простыни. После
этого он велел отдыхать, не вставать с кровати еще сутки, и ушел
обратно к другим раненым.
Я не возражал против отдыха, но мыслей о покое у меня не было. Я
старался понять, где я, кто меня окружает и как мне теперь жить в
этом теле того самого Печорина. Как только фельдшер ушел, я
попросил денщика побрить мне щетину на щеках. Вскоре Иван притащил
откуда-то тазик с теплой водой, кусочек хозяйственного мыла и
опасную бритву. Оставалось лишь полагаться на то, что денщик обучен
искусству цирюльника в достаточной степени. Но, он справился вполне
неплохо. Когда он закончил, я попросил принести мне зеркало, и Ваня
подал мне небольшое овальное в серебряной рамке.
Когда я взглянул на свое отражение, то обомлел. Передо мной был
не я, а другой человек: молодой мужчина лет двадцати пяти, с
бледным, но выразительным лицом и со светлыми волосами. Если что в
этом лице и указывало на меня прежнего, так это глаза, которые
остались карими. Но, взгляд теперь стал другой, не осоловелый и не
усталый, а пронзительный, холодный и дерзкий. Вид у физиономии был
немного помятый, а выражение лица казалось разочарованным, как у
Пьеро, и, в то же время, немного ехидным, насмешливым, как у
клоуна-весельчака, чему способствовала линия тонких губ с их
уголками, приподнятыми наверх под худые щеки.
— Так вот ты какой, тот самый Григорий Печорин… — прошептал
я.
Это был он. Но теперь — это был я!
Вскоре ко мне заглянул Максим Максимович. Он принес в плетеной
корзинке бутылку кахетинского вина, круглые лепешки, вроде лаваша,
готовые поджаристые шашлыки из баранины, свежую зелень и фрукты. А
денщик ради такого случая придвинул грубый деревянный стол прямо к
моей кровати, застелив его небольшой белой скатеркой и проворно
расставив посуду.
— Ну что, Григорий Александрович, оживаете? — спросил
штабс-капитан, усаживаясь на табурет напротив меня.