— Думал в Калмыковской тебя больше девки волновали. Отрадно, что
о долге и службе не забываешь ни на секунду, несмотря на молодые
годы. Я вот на службе с двенадцати годков, а на войне с 16-ти.
Через три года получил первого своего Егория, – не удержался от
похвальбы полковник. – Значит, думаешь не пройдем бухарскую
сторону?
— Если поспешить, то пройдем, – я постарался, чтобы мой ответ
прозвучал как можно убедительнее.
Емельян Никитич кивнул, словно я подтвердил его собственные
мысли, но сказал иное:
— Беспокоит меня тот отряд, что вы разогнали. Не похожи они на
барантщиков, те от солдат скрываются, а не нападают (1). А вдруг то
разведка хивинская была? Мы вот что с тобой, Петр, сделаем. Сейчас
я напишу своему командиру, генерал-майору Платову, письмо. Доложу,
что караван прибыл, что замечены немирные степняки, что суждение
имеется – нужно поспешать. Ты это письмо доставишь в отряд. Только
людей с собой возьми, хоть тех, из коих твой деташемент составили.
Раз появились азиатцы, нужно ухо востро держать. И задание у тебя
будет ответственное, провалить его никак нельзя, понеже повезешь не
только мое, но и письма оренбургского генерал-губернатора
Бахметьева к походному атаману. На словах передашь, что прибыли они
с караваном. Что в них, то мне неведомо, но соображаю, что важное.
И про убитых драгун перескажи. Кто они? Откуда ехали? Не
подведи.
— Разрешите исполнять?
— Пополдникайте, лошадей подготовьте, а я пока тут закончу и
напишу бумагу.
Я отдал честь – не ладонью козырьком, а сорвав с головы черную
смушковую шапку со шлыком и слегка склонив голову, как недавно на
моих глазах поступил со своей треуголкой драгунский офицер,–
развернулся и отправился к лошади. Муса держал ее под уздцы и хотел
было подхватить стремя, но, заметив мой останавливающий жест, не
тронулся с места.
— Эх, хорунжий, Петро! – окликнул меня Нестреляев. – Продай
шашку татарскую. Хорошую цену тебе дам.
— Извиняй, сотник, первый мой дуван. Продам – не будем мне
счастья в военной добыче, – необидно отказал я, хотя на самом деле
не продал бы ему и ржавого гвоздя – он мне не нравился.
Категорически. Такую завистливую породу чую за версту. И фамилия у
него – неправильная, казаку не годится. И морда рябая.
Он что-то принялся бубнить насчет того, что я его сотню
располовинил, что с таким, как я, казаки забалуют. Не слушая его
нравоучений, вскочил в седло.