— Степан Игнатьевич. Родился когда Меркурий в Водолее был, —
важно изрёк он, и я едва сдержал улыбку. Эти люди верили звёздам,
как биржевым сводкам.
Я начертил зодиакальный круг, подставляя под его дату
коэффициенты из учебника метамагии. Цифры ложились ровно, как
кирпичи в стене. Степан Игнатьевич наблюдал, затаив дыхание, когда
я выводил уравнение, связывающее позицию Юпитера с процентом
прибыли.
— Видите эту кривую? — ткнул карандашом в график. — Через неделю
Марс войдёт в сектор риска. Не заключайте сделок с южными
партнёрами.
— А с северными? — он наклонился так близко, что я почувствовал
запах лукового пирога.
— Север — под покровительством Урана. Там возможны… — заглянул в
таблицу лунных фаз, — неожиданные повороты. Но прибыльные.
Он швырнул на стол три рубля — монеты с профилем императора и
двуглавым орлом, держащим жезл с нанизанными сферами. За ним
потянулись другие: купчиха, желавшая узнать лучший день для свадьбы
дочери; старик, искавший клад по старым картам; даже священник с
просьбой рассчитать время для освящения колокола.
К закату мои карманы звякали медью и серебром. Даша, торговавшая
яблоками у телеги, смотрела на меня с немым вопросом, но я лишь
подмигнул, пряча последний рубль в потайной карман жилета.
Ермолаев ждал у трактира «Три стихии», где над дверью были
изображены скрещенные молния, капля воды и каменная глыба. Его
борода, заплетённая в косичку с бусинами, дёргалась в такт жующей
челюсти.
— Ого, — протянул он, пересчитывая деньги. — Дворянин, да в
астрологи ударился. Не по чину.
— Деньги те же, что у купцов, — ответил я, глядя, как его
прислуга взвешивает серебро на весах.
— Только не забудь, — он сунул монеты в кошель, — через неделю —
остальное. А то твой папаша в Монголии, уже не защитит.
По пути назад Даша молчала, обнимая пустой мешок от яблок.
Только когда телега выехала за околицу, где дорогу начали обступать
сосны, она вдруг сказала:
— Вы сегодня… как будто другим стали. Не тем барином, что книги
читал.
— А каким был тот? — спросил я, наблюдая, как закат красит её
щёки в цвет спелой сливы.
— Боялся. Всего-всего. — Она отвернулась, поправляя сбившийся
платок. — А вы… вы на них всех смотрите, как на цифры.
Я хотел рассмеяться, сказать что-то о ковариантности и векторах,
но вдруг заметил, как её мизинец дрожит в полушаге от моей ладони.
Достаточно было подвинуть руку — и наши пальцы соприкоснулись бы
меж колыханием мешковины. Но телега встряхнулась на ухабе, и момент
рассыпался, как песок сквозь сито.