— Он же почти потух, — я кивнул на лампу, вспоминая, как вчера
такой же огонёк был размером с горошину.
— Заправила керосином, — она потупилась, вытирая уже чистый
стол. — Отец Матвей дал немного, когда я заходила.
Я прошёл в кабинет, где на столе уже лежала стопка свежих листов
— Даша, оказывается, достала со чердака бумагу, пожелтевшую, но
пригодную для расчётов. Рядом стояла чернильница с новым пером.
— Спасибо, — сказал я, но она уже скрылась на кухне, где
зазвенела посуда.
Вечерний чай подали в фамильном сервизе с трещиной через герб.
Даша наливала, держа чайник двумя руками, будто боялась расплескать
последние листья. Я наблюдал, как пар клубится над чашкой, рисуя в
воздухе спирали, похожие на галактики.
— В академии… — начал я, вертя в пальцах монету с императорским
профилем, — учат астрологии? Или только высшим дисциплинам?
Даша замерла с сахарницей в руках. Сахар-рафинад, купленный
сегодня, блестел, как крошечные кристаллы кварца.
— Говорят, там факультеты разные. — Она осторожно положила два
куска мне в чашку, хотя я не просил. — Дворяне изучают всякое.
Мещане — астрологию, создание талисманов, да зелий целебных… —
голос затих, будто она сама испугалась своей смелости. — Вы… хотите
поступить?
Вопрос повис в воздухе, смешавшись с ароматом чая и треском
поленьев в камине. Я взглянул в окно, где за стеклом темнела ночь,
такая же глубокая, как интеграл без пределов. Где-то там, за
тридцатью вёрстами, Академия ждала — каменный исполин, обещающий
нечто большее, чем просто ярмарочные гадания.
Но прежде чем я успел ответить, Даша вдруг вскрикнула — чашка
выскользнула из её рук, обдав платье кипятком.
Ночь после разговора об Академии была беспокойной. Ветер
шелестел страницами книг на столе, будто сам воздух торопил меня к
решению. Я лежал, глядя на трещину в потолке, которая будто
извивалась в сумерках, как интегральный знак, и чувствовал, как
мысль, долго зревшая подспудно, наконец оформилась в
твёрдое:«Поступлю. Во что бы то ни стало».
На рассвете, когда Даша ещё спала, я вышел в сад. Роса серебрила
крапиву, а над прудом клубился туман, словно призраки прошлого
танцевали менуэт. У старой беседки, где когда-то отец учил меня
шахматам, нашёл ржавые фигуры — король всё ещё стоял под шахом, как
в тот день, когда он уехал.