— До Киева с молитвами!
— В Нижний срочно, с артефактами!
Почтмейстер, мужчина с лицом, как смятый конверт, принял письмо,
шлёпнув печатью с двуглавым орлом. Сургучный оттиск лег поверх
фамильного герба.
Возвращаясь, свернул в переулок, где старьёвщик выставил ящик с
книгами. Среди потрёпанных томов мелькнул корешок с
надписью:«Эфирные токи и их применение в быту. 1872».
Книга пахла плесенью и корицей, а на форзаце красовался экслибрис
Академии. Переплёт треснул, когда я открыл его, выпустив облачко
пыли, в котором закружились солнечные лучи.
— Три копейки, — буркнул старик, не глядя от лупы, через которую
изучал трещину в стеклянном шаре. — Или меняй на гвозди.
Отдал медяк, чувствуя, как монета, ещё тёплая, навсегда покидает
пальцы. Книга легла под мышку, тяжелая, как обещание.
Дома Даша драила медный таз песком и водой, её руки покраснели
от усилий. Вода брызгала на передник, оставляя тёмные пятна,
похожие на контуры неизвестных материков.
— На чердаке протекает, — сообщила она, заметив мой взгляд. —
Дождь смыл замазку из птичьего помёта.
Мы поднялись по лестнице, которая скрипела, как старый диван. На
чердаке пахло сушёной мятой и вековой пылью. Даша, стоя на
цыпочках, пыталась засунуть тряпье в щель под коньком крыши, откуда
капало в ритме забытой мелодии.
— Держите. — Поднял её за талию, чувствуя, как лёгкое тело
напряглось, а затем расслабилось, доверившись рукам. Её волосы,
выбившиеся из-под платка, пахли дымом и ржаным хлебом.
— Спасибо, — пробормотала она, быстро отпрянув, когда пробоина
была заделана. Щеки её горели, как фонарики в церковный
праздник.
Вечером я чинил замок в кладовой. Ржавые шестерёнки, разложенные
на газете, напоминали скелеты древних насекомых. Даша, сидя на
ступеньке, вертела в руках маслёнку — единственную фамильную
драгоценность, не проданную за долги.
— Отец вашего отца привёз это из Парижа, — прошептала она,
проводя пальцем по гравировке с Эйфелевой башней. — Шутил, что
внутри дух прогресса запечатан.
Я щёлкнул собранным механизмом — замок захлопнулся с глухим
стуком, будто захлопнув и тему. Даша протянула тряпицу, и наши
пальцы встретились над масляным пятном, оставив на коже блестящий
след.
— Ужин готов, — она вскочила, будто обожжённая невидимым
током.
Суп из крапивы и щавеля пах летом и бедностью. Мы ели молча,
слушая, как дождь барабанит по новым заплатам на крыше. Даша
аккуратно собирала ложкой пенку, оставляя мне гущу с кусочками
яйца.