— А у меня кредит, — другой бандит плюнул на землю рядом с
собой. — Ипотека, понимаешь?
Мешок снова натянули на голову. Меня поволокли к воде. Ноги
скользили по глине, ветер выл в ушах.
— Плыви, умник! — крикнул Семёныч, и толчок в спину отправил
меня вниз.
Вода.
Холод ударил в виски, как формула абсолютного нуля. Мешок впитал
воду, прилип к лицу. Я дёргался, пытаясь вспомнить, как дышать
через ткань, но лёгкие уже горели.
«Шаг 1: Согнуть колени. Шаг 2: Подтянуть руки к
груди…»— инструкция из детской секции по плаванию всплыла в
мозгу ироничным напоминанием о собственной беспомощности. Верёвки
не пускали.
Темнота. Тишина. Только пульсация в висках, похожая на отсчёт
таймера.
«Дима… Марина… Кофе из автомата… Лекция о топологических
пространствах…» Обрывки мыслей вспыхивали и гасли.
Сознание начало растворяться, как сахар в чае. Где-то сверху
мелькнул свет — жёлтый, размытый. Руки сами потянулись к нему, хотя
я уже не помнил, зачем.
Тишина.
Потом — кашель. Боль в рёбрах. Тёплая лужа под щекой.
Я открыл глаза.
Потолок. Трещины в штукатурке складывались в узор, похожий на
интегральный знак. Я перевернулся на спину, выплёвывая солоноватую
жидкость. Пол под ногами был деревянным, скрипучим, с щелями, из
которых дуло.
Комната. Высокие окна с мутными стёклами. Облупившаяся лепнина
на стенах. Камин, где тлели угли, а над ним — портрет седого
мужчины в мундире с золотыми пуговицами.
Я поднял руку, чтобы протереть лицо, и замер.
Рука была чужой. Длинные пальцы, белая кожа без вечных, но таких
привычных, следов от ручки на среднем пальце. Я потрогал щёку —
гладкую, без шрама от детской ветрянки.
— Что за..??
Голос звучал выше. Моложе. Я встал, пошатываясь, и подошёл к
зеркалу в резной раме.
Отражение смотрело на меня широкими синими глазами. Вьющиеся
белокурые волосы. Прямой нос, как у греческой статуи. Тело
худощавое, но с намёком на силу под рубашкой из грубого льна.
— Я… Это не я, — прошептал я. Или уже не-я? Зеркало не
соврало.
В углу комнаты скрипнула дверь. Вошла девушка в потёртом платье
и чепце, держа в руках медный таз.
— Барин, вы уже проснулись? — её голос дрожал. — Я… я воду
принесла.
Я уставился на неё. В голове всплыло слово, как из чужого сна:
«Горничная. XIX век. Российская империя».
— Какой сегодня год? — выдохнул я.
Девушка уронила таз.