Листы дальше пестрели схемами: круги с зодиакальными знаками,
цифры, нарисованные дрожащей рукой. На последней странице —
карандашный набросок девушки. Даша.
Прикрыл дневник. Значит, этот Григорий верил в этот бред про
звёзды. Или пытался верить?
Прошёлся по дому. Каждая комната была как страница из романа о
забытом величии: гостиная с портретами предков в мундирах, чьи
глаза следили за мной со стен; библиотека с шкафами, где пауки
плели паутину между корешками «Истории государства Российского»;
бальная зала с паркетом, по которому теперь ползали муравьи.
В кабинете отца нашёл карту империи. Рядом — письмо на
официальной бумаге: «Ваше превосходительство, учитывая сложности с
финансированием экспедиции...» Дальше текст залит чернилами.
Но главное — лаборатория. Не комната, а чулан под лестницей.
Стол, заваленный астролябиями, кристаллами в бархатных футлярах,
пергаментами с зодиакальными кругами. На полке — «Трактат о
небесной механике».
Взял в руки шар из дымчатого кварца. Он оказался тёплым, как
живой. Где-то внутри мерцали искры.
—Барин? — Даша стояла на пороге, держа свечу. — Вам...
нехорошо?
—Нет. Наоборот. — Поставил шар на место. — Что это?
—Ваши... инструменты. - сказала она слегка недоумевающе.
Я вышел в коридор, вдыхая запах воска и старости. Дом скрипел,
стонал, но былмой. Не съёмная конура с соседями-алкоголиками, не
съёжившийся от страха мирок Дениса. Здесь высокие потолки, здесь
воздух пахнет вечностью, а не плесенью.
Поднялся на второй этаж, в спальню. В шкафу висели сюртуки,
потёртые, но добротные. В ящике — записная книжка с расходами:
«Март. Свечи — 2 рубля. Мука — 1.50. Жалованье Даше —
задержано...»
Лёг на кровать. Тело приняло позу, которой не знал Денис: руки
за головой, ноги скрещены в щиколотках. Грудь поднималась ровно,
без одышки курильщика.
—Завтра, — прошептал я в темноту, — начнём всё заново.
Утро начиналось с запаха сырости и воска. Я проснулся от того,
что капля с потолка упала прямо на лоб. Даша уже хлопотала в
коридоре — слышалось, как она скребёт пол щёткой, бормоча что-то
про «проклятую плесень». Встал, потянулся, и тело отозвалось
непривычной лёгкостью. Ни боли в пояснице, ни хруста в коленях.
Даже дыхание было глубже, будто лёгкие наконец расправились после
двадцати лет сигарет.
Спустился в столовую, где на столе ждал завтрак: яйцо всмятку,
кусок чёрного хлеба и чай с мятой. Даша стояла у буфета, вытирая
пыль с фамильного серебра — подноса с гербом Грановских, на котором
остались лишь намёки на былой блеск.