— Теперь уже нет, — ответил я, чувствуя, как сердце начинает
биться чаще.
— А о чем думаешь? — спросила она, наклонившись ко мне так
близко, что я чувствовал тепло её дыхания.
— О репе, — честно ответил я, и она тихо рассмеялась — звук,
похожий на перезвон маленьких серебряных колокольчиков.
— О репе, значит, — в её голосе слышалось притворное
разочарование. — А я-то думала…
Она не закончила фразу, но её рука легла на мою грудь — теплая,
мягкая и такая приятная.
Я хотел что-то ответить, но она приложила палец к моим
губам.
— Не говори ничего, — шепнула она.
Машка дала уснуть только глубоко заполночь, когда звезды уже
начали бледнеть на предрассветном небе. Я провалился в сон, как в
глубокий колодец, с улыбкой на губах. И даже во сне чувствовал
тепло её тела рядом, слышал её ровное дыхание, ощущал мягкость её
волос на своем плече.
Проснулся утром с первыми лучами солнца. Комната медленно
наполнялась золотистым светом, проникающим сквозь неплотно закрытые
ставни. Машкино тепло грело бок, её рука обвивала мою шею.
Аккуратно, стараясь не потревожить её сон, выскользнул из-под
одеяла.
Но не тут-то было. Едва мои ноги коснулись прохладного
деревянного пола, как Машка подскочила, словно и не спала вовсе, а
только притворялась.
— Егорушка! Уже проснулся? — её голос звенел утренней свежестью,
а в глазах плясали весёлые искорки. — Сейчас, миленький, сейчас я
завтрак приготовлю.
Она засуетилась по избе, как маленький вихрь — тут подмела, там
протёрла, загремела горшками и плошками. Длинная рубаха до пят не
мешала ей ловко двигаться. Русая коса, ещё не расплетённая после
ночи, раскачивалась в такт движениям, словно маятник.
— Да не хлопочи ты так, — попытался я её остановить, но куда
там.
— Как же не хлопотать? — отмахнулась она, уже расставляя на
столе нехитрую снедь.
Я только головой покачал, наблюдая за этим домашним танцем.
Завтрак был простым, но сытным — холодное молоко, пирог с
лесными ягодами, собранными вчера детворой, мёд в деревянной
плошке. Ел жадно, с аппетитом, чувствуя, как с каждым глотком в
теле прибавляется сил. Машка сидела напротив, подперев подбородок
ладонью, и смотрела на меня с такой нежностью, что становилось
неловко.
— Что? — спросил я, вытирая рукавом молочные усы.
— Ничего, — улыбнулась она. — Глядеть на тебя люблю.