— А ну, вставай, Веверь, хватит
дрыхнуть! На кухню пора, пока Прохор тебе башку не
оторвал!
Имя «Прохор» отозвалось в теле
фантомной болью, еще одним осколком чужой памяти. Я попытался
ответить. Мой разум, разум су-шефа, привыкшего командовать,
сформулировал едкую, уничтожающую фразу, но из моего горла,
вырвался лишь жалкий, сиплый хрип. Мое тело, моя новая тюрьма, не
слушалось. Я был абсолютно бессилен. Внутренняя сила и авторитет
разбились о физическую немощь.
Подгоняемый ворчанием Глеба, я с
трудом сполз с нар. Ноги, тонкие и слабые, подкосились, и я рухнул
бы на грязный, утоптанный земляной пол, если бы в последний момент
не вцепился в занозистый столб, поддерживающий нары. Шатаясь,
побрел за широкой спиной стражника к выходу.
Двор крепости встретил сырым,
холодным утром. Мой аналитический ум, даже в этом шоковом
состоянии, уже работал, собирая данные.
Высокий частокол из заостренных
бревен толщиной в человеческое туловище. Грубые строения из серого
камня и потемневшего от времени дерева, лишенные малейшего
изящества, построенные исключительно ради функции. Хмурые, одетые в
бесформенную мешковину люди, спешащие по своим делам с опущенными
глазами. Стражники в кожаных жилетах с мечами на поясе, их походка
— хозяйская, уверенная, полная осознания своей власти над этим
местом.
Мы подошли к приземистому каменному
строению, из трубы которого валил густой черный дым, смешиваясь с
серыми тучами. Дверь со скрипом отворилась, и я шагнул внутрь, в
свое новое чистилище.
Воздух был густым и тяжелым, но мой
взгляд мгновенно выцепил хозяина этого ада.
Огромный, с багровой рожей мужчина,
которого стражник назвал Прохором, стоял у очага. Он не кричал.
Просто взял со стола деревянный черпак и со всего размаху, буднично
и лениво, опустил его на голову маленького поваренка, который,
видимо, недостаточно быстро чистил котел. Мальчик без звука только
вздрогнул, всхлипнул и принялся тереть быстрее. В наступившей
тишине Прохор медленно повернул свою голову и уставился прямо на
меня. В его маленьких, глубоко посаженных глазках не было гнева.
Лишь скучающее, застарелое презрение и едва заметный интерес
хищника к новой игрушке.
— А, Веверь, — пророкотал он. —
Завтрак свой проспал. Ничего, мы тебе оставили, — и он нехорошо, с
предвкушением улыбнулся.