Серж скривился, словно съел лимон.
Его взгляд метнулся к большому холодильнику из нержавейки. Я
проследил за его взглядом и почувствовал, как внутри все
похолодело. Я знал, что там стоит. Мой личный кулинарный
кошмар.
— У нас нет сорока минут, — процедил
он сквозь зубы. — Критик не будет ждать. Открывай
«базу».
«База». Это слово было ругательством
на нашей кухне, кодовым названием профессионального позора.
Пластиковые ведерки с коричневой желеобразной массой. Промышленный
концентрат соуса демиглас. Да, он был сделан из натуральных
ингредиентов где-то на огромном заводе, но он мертв. В нем нет
души, не тех часов, что я вложил в бульон, обжаривая кости до
темно-коричневого цвета, пассеруя овощи, выпаривая вино. Это обман,
имитация.
— Серж, нет, — твердо, отчеканивая
каждое слово, сказал я. — Мы не будем подавать этому человеку соус
из ведра. Это профессиональное самоубийство. Он поймет. Эти люди,
критики, они чувствуют фальшь костным мозгом. Это их
работа.
— Ты будешь делать то, что я говорю!
— зашипел Серж, его лицо начало наливаться нездоровой краской. — Я
здесь шеф! Мое имя на вывеске!. Я сказал — взять базу, развести
бульоном, плеснуть для аромата хереса и немедленно отдавать
утку!
Годы усталости, сотни таких споров,
тысячи компромиссов, на которые мне приходилось идти, — все это
разом навалилось на плечи. Я вспомнил своего первого учителя, месье
Дюбуа, который говорил: «Повар, который обманывает гостя, сначала
обманывает себя. А повар, который обманул себя, — мертв как
творец».
Я посмотрел на Сержа, на его
самодовольное, испуганное лицо, на его бриллиант, и впервые за
долгое время почувствовал не раздражение, а холодное, отстраненное,
брезгливое презрение. Он был не поваром. Он был бизнесменом,
торговцем иллюзиями.
— Нет, — сказал я тихо, но так, что
услышала вся замершая в напряжении кухня. — Мое имя, может, и не на
вывеске, но оно стоит за каждым блюдом, которое выходит из этих
дверей сегодня. Я не позволю позорить его из-за вашей паники и
лени. Утка для критика выйдет через сорок минут. С настоящим, живым
соусом или не выйдет совсем.
Я развернулся, давая понять, что
разговор окончен. За спиной повисла звенящая, плотная, как кисель,
тишина, нарушаемая лишь шипением моего соуса на плите.
— Волков… — прорычал Серж, и в его
голосе была последняя капля ярости перед взрывом. — Пошел вон. Ты
уволен!