Вторым перед мысленным взором вставало лицо Великого Князя Ивана
Святославича. Его бесстрастное, почти скучающее выражение сменилось
острым, хищным интересом. Он смотрел на меня не как на мальчика,
отстоявшего свою честь, а на новый, неожиданно появившийся на его
шахматной доске актив.
«Проблема № 2: нежелательное внимание
верховной власти. Я перестал быть пешкой, которую можно
проигнорировать, стал ценной фигурой. А ценные фигуры в большой
игре часто приносят в жертву ради стратегического преимущества. Он
захочет понять источник моей силы и поставить его себе на службу.
Его покровительство может оказаться опаснее его гнева, потому что
оно лишает свободы действий и независимости».
И третья, самая главная проблема, была невидима. Это была тайна
моих знаний, меча и Дара. Я продемонстрировал технологию, которая
на порядок превосходила всё, что было известно в этом мире.
«Проблема № 3: защита интеллектуальной
собственности. Теперь моя кузница — не просто заброшенный сарай.
Это цель для Медведевых, других бояр, гильдий и самого Князя. Они
захотят выведать, выкрасть, скопировать. Уединение закончилось.
Теперь я под микроскопом».
Я незаметно коснулся рукой жёсткого свёртка за спиной, где под
слоями ткани покоился мой настоящий клинок. Для Тихона это был
«меч-мститель», толпы — «дьявольское оружие», меня же он оставался
тем, чем и был с самого начала — «экспериментальным образцом,
успешно прошедшем полевые испытания». Результаты этих испытаний
открыли целый ящик Пандоры, полный новых, куда более опасных
угроз.
— Вот и наши земли, господин, — вывел меня из задумчивости голос
Тихона, дрожащий от счастья.
Я очнулся от своих мыслей и посмотрел вперёд. Пейзаж
действительно изменился. Мы свернули с наезженного, широкого тракта
на знакомую, заросшую по краям подорожником дорогу. Колея здесь
была глубже, а тряска — сильнее. В воздухе повис знакомый запах
речной воды и прелой листвы. За поворотом показался старый,
замшелый валун, похожий на спящего медведя, а за ним — изгиб ручья,
через который был перекинут скрипучий деревянный мост. Мы были
почти дома.
Впереди, на лугу, залитом косыми лучами предзакатного солнца,
работали люди. Несколько мужиков с косами и женщин с граблями
сгребали сено в высокие, душистые копны. Они работали споро, их
движения были привычными и ритмичными. До нас доносились обрывки их
громких разговоров и заливистый женский смех. Это была мирная,
идиллическая картина, к которой я успел отвыкнуть за время
пребывания в шумной, нервной столице.