И я не мог понять, откуда она взялась, эта тревога. Почему мне
так не все равно? Мей Теруми. Холодная, язвительная, циничная. Мы
были соперниками в этой негласной войне за правоту. Так почему
новость о ее состоянии выбила у меня почву из-под ног?
Может, это просто профессиональное сочувствие? Эмпатия к
коллеге, попавшему в беду? Нет. Было что-то еще. Что-то
иррациональное, что не поддавалось логике.
Я вспомнил ее в ту ночь. Пьяную, босую, с туфлями в руке.
Невероятно красивую и уязвимую в своей пьяной элегантности. А потом
— яростную, отчитывающую двух придурков, с глазами, мечущими
молнии. Я вспомнил наш спор о пациенте, ее безжалостную, но
по-своему честную логику. Теруми была сложной. Непонятной.
«Скоро ты встретишь ее. Ту, что станет твоим штормом и твоим
штилем».
Слова той странной старухи, точнее, уже богини, отчетливо
всплыли в памяти. Шторм? Ну, с этим я, пожалуй, соглашусь. А штиль?
Где же штиль? В коме? Бред какой-то.
Но мои мысли перебивала боль. Она словно жила в груди, и каждый
раз, когда аппарат ИВЛ вдувал в меня порцию воздуха, она злорадно
хихикала и втыкала в мои ребра пару-тройку невидимых, но очень
острых спиц. Иногда она затихала, убаюканная очередной дозой
обезболивающего, которое капало в мою вену, но я знал, что она
здесь, рядом, просто притаилась и ждет своего часа.
Сознание тоже вело себя как капризная примадонна. То оно было
ясным и острым, как скальпель, и я мог часами разглядывать узоры на
потолке, пытаясь найти в них скрытый смысл. То оно вдруг
становилось мутным и вязким, как больничный кисель, и я
проваливался в короткие, рваные сны.
Я открыл глаза. За окном шел дождь. Мелкий, он барабанил по
стеклу, создавая меланхоличный аккомпанемент писку кардиомонитора.
В палате было тихо. Медсестры, похожие на бесшумных белых
мотыльков, периодически влетали, проверяли показатели, меняли
капельницы и так же бесшумно исчезали.
Я смотрел на них и думал о той богине, Ясуко.
«Подождите-ка, — вдруг осенило меня. — А где же тот самый
подарочек от нее? И харизма, которую она обещала мне добавить?
Может, у меня на лбу третий глаз вырос? Или я теперь могу силой
мысли гнуть ложки?»
Я попытался мысленно согнуть капельницу, висевшую надо мной.
Капельница проигнорировала мои ментальные усилия. Жаль, а было бы
эффектно.