Это место до сих пор поражало меня. Дернув рычаги, я остался
рядом с последним. Едва минуло три минуты, дернул два рычага еще
раз. И опять замер у стены, разглядывая Поселение и населяющих его
жителей. Рычаги я дергал не доброты ради. Здесь никто ее не оценит
– за редким исключением. Я дергал рычаги чтобы привлечь к себе
внимание, создать о себе мнение этакого доброго парня, не боящегося
ради остальных отдать немного жизни проклятым чужеземным
машинам.
Длинные стены Холла представляли собой многоэтажные конструкции.
Пять этажей пристенных нар. Перенаселенный муравейник. Одна стена
женская, другая мужская. Каждое койкоместо принадлежит одному из
узников до тех пор, пока он не умрет. Или пока не будет изгнан –
что, как выяснилось из разговоров, случается крайне редко и
подобным наказывают только за убийство или умышленное нанесение
тяжелого ранения. Каждый раз проводят показательное судилище,
выносят приговор.
Взгляд скользнул по серым занавесям – серым, жирным,
заплатанным. Личные пространства напрямую отражают характер
владельцев. Редко удается увидеть внутреннее пространство
занавешенных нар. Но если вдруг увидишь – сразу оценишь его
владельца.
Вот нары с отдернутой шторой. Проветриваются. Самодельный матрас
накрыт аккуратно сложенным одеялом, в каменной стене выбита длинная
полочка, там стоит свеча, лежит пара старых книг, сложенная одежда.
Тут живет аккуратист, дисциплинированный и чистоплотный. А вон и
он, кстати, сидит за одним из хаотично разбросанных по Холлу
столов, играет с кем-то в шашки. Чистая шерстяная гимнастерка, в
расстегнутом вороте видна красная футболка, на голове красиво
сидящая шапка. И сапоги у него всегда начищены до блеска. И бреется
он через день, подолгу правя на ремне старенькую опасную
бритву.
На другой стороне Холла небрежно сорванная штора, в груде тряпья
на нарах копошится серая от грязи старушка со всколоченными седыми
волосами. Ее прозвали Бабой Ягой. Поговаривают, что в прошлом она
была каким-то ученым, подающим большие надежды. Но это с ее слов.
Может была ученым. А может полы мыла в лаборатории. Правды уже не
узнать. Опустившаяся старушка ненавидима многими – за источаемую ею
самой и ее жилищем нестерпимую вонь. Любые увещевания и споры
бесполезны.
Я дернул рычаги еще раз. Пусть помещение прогреется получше.
Сейчас здесь никак не больше пятнадцати градусов тепла. Для
стариков температура низковатая. Опять же сыро. Кашель и хрипы
раздаются со многих нар. Но жалеть здешних обитателей не стоит –
если бы они исправно дергали все три расположенных здесь рычага, в
Холле было бы куда теплее и суше. Вот только не хотят они. Лишь
один рычаг из трех дергается регулярно – да и то только потому, что
без него тут все выстудится и заледенеет. Умирать то никому не
хочется.