В общем, жрал, блевал и плакал барыга долго и упорно.
Пятеро финляндцев из десяти бегали в кусты травить. Сам еле
удержался. Подозвав старшего артели, выдал ему по полтора рубля
серебром в расчёте на каждого, кому я помешал "пообедать". Чёрт!
Как представлю это варево...
- Так, гнида, - купчик испуганно закивал, - иди на
дистанцию. В конторе подпишешь отказ от подряда, вернёшь деньги и
выплатишь штрафы.
- Помилуйте ва...
- Молчать!
- Ребята, - обратился я к подёнщикам, - есть кто
грамотный? Вот и славно. Завтра подходите к конторе, найдёте
отставного лейтенанта флота Забелина. С ним будете работать, он
человек справедливый, не обидит. Скажете, великий князь Константин
Николаевич за вас ручается. Сейчас записку напишу.
Крестьяне разом, все как один, рухнули на колени. Эх,
Расея моя, Расея...
Глиста-поручик оказался каким то троюродным племянником
Клейнмихеля и немедля кинулся на доклад к высокопоставленному
родственнику. Тот, вообразив, что Константин решился на рейдерский,
ну, или местным языком изъясняясь, на разбойничий захват бизнеса,
побежал к императору.
Ух, как мы ругались с папенькой. Дворец испуганно замер.
Никто и помыслить не смел, что на императора могут так кричать.
Если не врут, то у двух слуг случился сердечный приступ, так они
разволновались.
Клейнмихеля я обкладывал такими матами, что боцмана
Балтийского флота могли гордиться генерал-адмиралом. Но убедить
родителя, что Пётр Андреевич врёт как сивый мерин и ворует как
миллион крыс, не получилось. Граф, назло дерзкому сыну был оставлен
в высокой должности, а Константину высочайше было предписано
следовать на гауптвахту.
На "губе" я просидел всего лишь двое неполных суток.
Озверевший великий князь, матерящий высшего сановника империи,
обещающий вспороть живот и накормить собственной же требухой
главноуправляющего путями сообщений и публичными зданиями
Российской империи - это невероятно. Солдаты и офицеры должные
охранять Константина затыкали уши, чтобы не слушать страшные
проклятиями, изрыгаемые прежде невозмутимым и хладнокровным сыном
императора. Вскоре стала понятна ярость великого князя, - вывело из
себя Костю сходство несчастных крестьянских ребятишек с младшими
братиками Коленькой и Мишенькой. Как представил, аж сердце кровью
облилось...